3.5. Симфонизм евразийского процесса

Евразии, не только отвлеченно предполагается, но численно выражается, и притом в периодической ритмике. Явления исторические, экономические, археологические, лингвистические необходимо приобщить к названной системе и ритмике. Это — шаг к установлению периодической системы сущего».

По-видимому, евразийцы выявили действие в Евразии системоперио-дического закона, согласно которому «принципы структурного построения и управления однородных природных систем в иерархическом соподчинении, и особенно сложения таких же природных систем одного уровня организации (иерархии) повторяются с некоторой правильностью в зависимости от действия единого (комплекса) системообразующего фактора (факторов)»180. Частными проявлениями это общего закона служит периодический закон химических элементов (Д.И. Менделеева), закон гомологических рядов (Н.И. Вавилова), закон периодической географической зональности (А.А. Григорьева — М.И. Будыко). Этот закон имеет значение для прогнозного поиска аналогичных систем и составления их периодических таблиц.

П.Н. Савицкий прекрасно осознавал научный размах евразийства. «Периодическая система сущего восходит к системе организационных идей, — пояснял он. — И ее периодичность определяется ритмикой в сочетании организуемых элементов. Это одинаково относится к "периодической системе химических элементов", в том виде как ее раскрывает современная физическая химия, к "периодической системе зон", в ее климатической стороне, к той "периодической системе", к которой тяготеет современная биология. Рассматривая на тех же основаниях ряд социально-экономических формаций, можно построить, путем сочетания важнейших производственных элементов, своеобразную "периодическую систему" общественных укладов».

Открывая системно-периодическую организацию евразийского мира, евразийцы, таким образом, создавали предпосылки для экстраполяции системно-периодического мышления из естествознания в разные области гуманитарных наук .

На одной из ступеней концептуальной конкретизации цивилизацию можно представить как этносоциальный процесс. Этносоциальный процесс как таковой, в его абстрактной всеобщности, допустимо характеризовать как развитие общества сквозь призму взаимодействия этносоциаль ных (национальных) общностей в масштабе 3емли, т. е. как глобальный этносоциальный процесс. Циклически повторяющийся этносоциальный процесс структурируется в иерархию внутренних и внешних по отношению к нему процессов (подпроцессов)183.

Отдельный этносоциальный процесс выделяется и дифференцируется не по этническому или по социальному основаниям, а по его локализации. Поэтому говорят, например, об этносоциальных процессах в отдельных регионах страны или мира. Такой подход позволяет зафиксировать целостность локального сообщества, его развитие во взаимодействии конкретных этнических (национальных) общностей (групп). Описание этносоциального процесса, следовательно, должно включать описание взаимозависимого развития ряда этносов (этнических групп), составляющих локальное (региональное) межэтническое сообщество.

Таким образом, территориализация региональных этносоциальных процессов может выступать одним из объективных оснований для их маркировки. Соответственно составляющие глобальный этносоциальный процесс конкретные подпроцессы (различного уровня и масштаба) могут быть эмпирически выделены посредством их локальной привязки к региону. Наиболее известен в этом смысле европейский процесс — процесс интеграции национальных общностей (государств) в рамках Европейского Союза. Европейский процесс является одним из этносоциальных подпроцессов в системе глобального этносоциального процесса. Отдельные этносоциальные процессы и подпроцессы взаимосвязаны и могут быть адекватно поняты с учетом своего места в глобальной этносоциальной сети.

Интерпретация европейского процесса как интеграционного процесса представляется адекватной в пределах ограниченного исторического горизонта. Практически все исследователи не забывают отметить существующее с эпохи античности и средневековья цивилизационное единство Европы. Речь, сегодня, таким образом, может идти об интеграции современной Европы, тогда как в исторической ретроспективе безусловно имел место и процесс реинтеграции. Описание европейского процесса как процесса интеграции является описанием внешних и актуально значимых параметров этого процесса, связанных с созданием Европейского Союза. Подобные интеграционные процессы протекают в различных регионах мира. Следовательно, признак интеграции является для европейского процесса необходимым, но в то же время он представляется недостаточным для выделения его специфики.

Глобальный контекст европейского процесса одним из первых попытался зафиксировать А. Вебер. Он считал, что «на 3емле нет другого такого исторического образования, хотя бы отдаленно сходного с Европой по излучаемой энергии и уровню мирового влияния, которое в той же степени способствовало бы перерастанию единого как по своему характеру, так и в своих частных проявлениях процесса развития человеческой цивилизации в действительно объемлющую весь мир общность людей; образования, которое, взрывая собственные географические рамки, изменило бы облик земного шара с помощью созданных им социальных, экономических и политических институтов, чья культура обладала бы той же силой преодоления всего чуждого, — не говоря уже о берущих здесь начало людских потоках, захлестнувших в новейшее время все необжитые пространства Земли».

Источниками и движущими силами развития Европы были, на его взгляд, противоречия между находящимися в непрерывном противоборстве различными социальными силами. Европа, пишет А. Вебер, «с самого начала была не только структурно неоднородной, но по сути своей полярной, заключавшей в себе противоречие и снятие этого противоречия».Врезуль-тате еще в рамках средневековой общности она создала «некую гармонию, близкую к контрапункту». С того времени европейский дух, согласно А. Ве-беру, прошел три периода развития. На всем этом пути Европа воспроизводила и распространяла по Земле специфическую «европейскую субстанцию» — систему гармонии в ее различных формах и метаморфозах. О Европе А. Вебер пишет: «Понятие гуманности наиболее точно выражает сущность ее идеи. Гуманность и есть европейская идея, воплощающая эту атмосферу — не иератичности, а системы равновесия сил; попытка обнаружить в противоречии гармонию, превратить борьбу, очень динамичную по своей основе и сущности, из грубой в подчиненную неким правилам.. .».

Гармоническое равновесие А. Вебер считает универсальной европейской идеей. Европейский процесс он рассматривал как «соперничество в согласии», достигающее гармонии через дисгармонию.

А. Уайтхед кульминационной стадией процесса цивилизации в Европе полагал «умиротворенность» — «гармонию гармоний» .

Война и мир, гармония и дисгармония — в философии эти вопросы были впервые тематизированы Гераклитом. Любопытно, что важнейшее предназначение европейской идеи усматривалось в решении вопроса о войне и мире в Европе. Опыт его успешного конкретного решения в рамках политики объединения Европы связывается с явлением, обозначаемым термином «европейский концерт».

Под «европейским концертом» понимается система организации международных отношений в Европе, возникшая после Венского конгресса 1815г. Тогда сформировалась пентархия, состоявшая из пяти великих дер жав (Англия, Пруссия, Россия, Австрия и Франция). Концерт представлял собой систему конгрессов и конференций, в рамках которых европейские державы решали вопросы урегулирования и разрешения международных кризисов и конфликтов. Крупнейший британский дипломат первой половины XIX в. Г. Никольсон так характеризовал его замысел: «Идея "европейского концерта" выражалась в молчаливом соглашении пяти великих держав, признававших существование... общих правил достоинства, человечности и доверия, которым должны подчиняться державы в своих отношениях друг с другом и в отношениях с менее могущественными и менее цивилизованными народами». Основным принципом деятельности «европейского концерта» был один из принципов гармонии — принцип равновесия.

Для адекватной интерпретации метафоры гармоничности этносоциального процесса представляет продуктивным философско-эстетическое понятие гармонии. От Гераклита и Пифагора философия постигает единство противоположностей в мироздании как мировую гармонию. Гегель формулирует следующее понимание гармонии: «Она представляет собой соотношение качественных различий, взятых в их совокупности и вытекающих из сущности самой вещи. Это соотношение отказывается от равенства и повторения и выходит за пределы закономерности, которая еще содержит в себе момент единообразия. Вместе с тем качественные различия обнаруживаются не только как различия в их противоположности и противоречии, но и как согласующееся единство, которое выявляет все принадлежащие ему моменты как находящиеся в едином внутри себя целом. Эта согласованность и есть гармония».

«Интереснее всего числовая согласованность того, в чем ухо находит гармонию. Эта согласованность была впервые открыта Пифагором, что дало ему повод выразить в форме чисел и мысленные отношения»193,— писал Гегель. «Пифагор был первым, — продолжает он, — усмотревшим, что музыкальные соотношения, воспринимаемые слухом различия, могут быть определены математически, что наше восприятие созвучия и диссонанса есть математическое сравнивание».

Объективно сущая гармония есть числовой ряд, математически точно измеряемый. Поэтому гармония точно измерима во всех видах искусства. Гегель сопоставляет, в частности, гармонию в музыке и в архитектуре: «В таком сведении к чистому количеству и его рассудочной, внешней определенности музыка по преимуществу родственна архитектуре. Как и последняя, она воздвигает свои создания на прочной основе пропорций, причем не развертывается в себе и для себя в свободное органическое расчленение, где вместе с одной определенностью одновременно даны и все прочие, и не смыкается в живое единство, но становится свободным искусством лишь в дальнейших формообразованиях, извлекаемых ею из этих количественных отношений»195.

В наиболее общем смысле, как пишет О.Б. Кошовец, гармония предполагает возможность единства в множественности. Гармония, продолжает он, возникает как порядок, согласно которому различные отношения, составляющие целое или разные функции существа или системы, способствуют одной и той же цели 196 . Гармония объединяет многообразие в единое целое, определяемое конкретным критерием красоты и совершенства.

Понятие гармонии, таким образом, может фиксировать эстетическое измерение этносоциального процесса. В зависимости от способа художественного мышления это измерение возможно фиксировать метафорами, заимствуемыми из различных видов искусств (например, архитектурная метафора «европейского дома»). В связи с замечанием А. Вебера о достигнутой Европой еще в средневековье гармонии, близкой контрапункту, представляется возможным говорить о европейском процессе как «европейском концерте», понимая последний не столько как застывшую систему, а как процесс «соперничества в согласии» или «согласия в соперничестве».

Музыкальная метафора европейского концерта, относимая к европейскому процессу, представляется релевантной его содержанию в том отношении, что музыка — это ритмически организованные звуки, а циклическая организация европейского процесса позволяет структурировать его, используя язык музыкальных форм. Соответственно, и иные ритмически организованные процессы могут быть интерпретированы через различные музыкальные метафоры.

Так, развитие Франции Г.Д. Гачев описывает как социальное рондо, т. е. вращение людей, как частиц в декартовых вихрях. Отсюда культ быстрого и новенького: новости, новеллы, моды, «свет», политика, перемены, история, эволюция, революция, погоня за счастьем, любовь-тщеславие197.

Напомним, что рондо — музыкальная форма, в которой главная тема повторяется вперемежку с другими. Установившиеся формы рондо различаются «партийной структурой», а также темпом — медленным или быстрым. Следует признать, что течение общественной жизни во Франции в чем-то действительно напоминает рондо.

Г.Д. Гачев не типизировал другие национальные образы жизни посредством музыкальных метафор. Правда, в отношении итальянской и германской мелодик он указал, что наиболее репрезентативны для них сонаты198.

В контексте эстетики природы, ее звуков и ритмов можно говорить об естественной музыке — музыке природы. В этом ряду логичной является постановка проблемы о звуках и ритмах Евразии. Интересным представляется следующее замечание Ж. Нива: «Загнанные в окопы, обреченные на оборону "евразийцы" определяли Евразию как ритм — отличный от европейского, свободный (иногда до исступления), связывавший их с великим монгольским властителем, культовой фигурой их построений. Они называли этот ритм "сарматским", "скифским, "евразийским", "монгольским" — определение, в конечном итоге, не так уж важно; это ритм "Весны священной" и "Цыганских песен" Стравинского, "России, кровью умытой" Артема Веселого, блоковских "Скифов" — 200 ритм кочевой стихии» .

Не затрагивая вопрос об образном содержании традиционной музыки кочевых народов, обратим внимание на то значение, которое, по мнению Ж. Нива, евразийцы придавали ритмам Евразии. Одним из подтверждений установки на поиск исчислимой ритмики является следующее стихотворение П.Н. Савицкого:

Число и мера

Чем глубже разум проникал В обетованные пределы, Тем вдохновенней постигал

Священный дух числа и меры.

Число и мера! Тайный смысл В них бездны звездной мирозданья, И устремляющая мысль. И волевое указанье. Ведь в ритмах стройных и простых

Живет и движется природа. Растут, мужают, крепнут в них И государства и народы. Животворящая идея.

Следим за бегом мерных волн, Пред тайною благоговея.

Специальные работы, посвященные ритмике Евразии, написаны Л.Н. Гумилевым201. Он изучал взаимосвязь между климатическими колебаниями, проявляющимися в сменяющих друг друга периодах увлажнения и усыхания. «Усыхание или увлажнение корреспондировало с потенцией кочевых народов»202, — писал Л.Н. Гумилев. Из-за климатических колебаний передвигались границы лесов и пустынь, пульсировало пространство степей, возникали коллизии с оседлыми соседями. Не делая однозначных выводов о взаимосвязях колебаний климата и состояния кочевых культур, он в целом был убежден, что нашествия кочевников не могли происходить в периоды аридизации, ослаблявшие жизненный потенциал этносов.

Евразийцы ритмы Евразии рассматривали в аспекте государствообразо-вания. Периодическая ритмичность государствообразующего процесса Евразии усматривалась в цикличности процессов образования единой государственности Евразии: на протяжении веков последняя сменялась раздробленностью, системой государств той или иной конфигурации.П.Н.Са-вицкий указывал на сопутствующую периодическую ритмику укрепленных восточных границ России-Евразии: существование и несуществование укрепленных внутриевразийских линий сменяют друг друга в перемежающейся ритмике.

Наблюдения евразийцев о ритмике Евразии не выглядели слишком оригинальными или экстравагантными, и в последующем они не оспаривались. Но остался открытым вопросом о феноменологии этой ритмики.

Рискнем предположить, что динамика евразийского процесса — ритмов Евразии — может быть описана музыкальной метафорой, аналогичной метафоре европейского концерта. Ближайшей музыкальной метафорой, наиболее часто употреблявшейся евразийцами, является метафора симфонии.

Напомним, что евразийцы разрабатывали учение об Евразии как симфонической личности. «Симфонический субъект — писал Л.П. Карсавин — не агломерат или простая сумма индивидуальных субъектов, но их согласование (симфония), согласованное множество и единство и — в идеале и пределе — всеединство». Симфоническая личность — это согласованная, хоровая личность. От соборной личности, очевидно, симфоническая личность отличается эстетическим принципом организации.

Учение о симфонической личности как структурообразующем элементе Евразии восходит к православному принципу симфонии церкви и государства. Сформулированный императором Юстинианом I (Великим) в обычных церковнополитических терминах, этот принцип позднее получил метафорическую интерпретацию. Так, разъясняя этот учение, В. Цыпин пишет: «Слово "симфония" означает "созвучие". В данном случае оно предполагает, что обе силы (церковь и государство) "звучат" — каждая согласно своей природе, своей реальности, — ибо если только одна сторона (напр., государство) "звучит", а другая "молчит" или (что еще хуже) просто повторяет то, что исходит от первой стороны, — то тут уже нет "симфонии". Принцип "симфонии" есть принцип взаимной свободы; каждая из сил живет своей жизнью, но так, что от одновременного их звучания получается симфония, аккорд»207.

Примечательно, что западно-христианская практика взаимоотношений церкви и государства описывается в терминах превосходства, главенства, посредством которых обычно раскрывается специфика концерта как музыкальной формы. Концерт — это состязание, спор, в котором демонстрируется виртуозность отдельных солистов. Думается, что если европейский концерт трактовать не узко, не только как специфическую дипломатическую практику XIX в., а в более широком смысле, учитывающем сема концерта как музыкальной формы, то этот термин в определенном отношении можно применять и для описания европейской истории в целом. В частности, по аналогии можно говорить о концерте католической церкви со «Священной Римской империей».

В постсоветский период евразийская метафора симфонии стала популярной. Например, участники Международной конференции мира и согласия (Алматы, 13 февраля 2003 г.) приняли декларацию «К миру и стабильности», в которой говорится: «Мы подчеркиваем, что лучшие ученые и мыслители человечества представляли себе будущую цивилизацию как симфонию народов и культур. Именно существование различных цивилизаций является одним из важных условий развития мира, его взаимного обогащения».

Недавнее исследование И.Г. Вишневецкого209 приоткрыло еще одну, музыкальную сторону евразийского движения. Евразийцы пытались реализовать музыкальный проект, который выразился в «евразийском уклонении» в музыке. Учитывая принадлежность к музыкальному евразийству известных исполнителей и композиторов, следует, на наш взгляд, более внимательно отнестись к возможности музыкальной интерпретации евразийского концепта симфонической личности. Как и термин «симфония церкви и государства», «симфония народов и культур» может означать нечто большее, чем просто «соборную личность».

Музыкально-эстетическая точка зрения трансформирует предмет интерпретации. Поскольку симфония есть процесс, то эвристическое значение в музыкальноэстетической перспективе имеет раскрытие не феномена симфонической личности, процессуальность которой непосредственно не дана, а Евразии как процесса — или евразийского процесса.

В отличие от концепта европейского процесса концепт евразийского процесса только входит в идейно-политический дискурс. Общероссийское политическое общественное движение (ОПОД) «Евразия» предлагало двигаться к Евразийскому союзу через многомерный интеграционный евразийский процесс. Президент Республики Казахстан Н.А. Назарбаев рассматривает евразийский процесс как результат интеграции европейского и азиатского процессов.

Содержание этих процессов Н.А. Назарбаев не характеризует. Но его тезис позволяет вспомнить замечание В.О. Ключевского: «Азия просветила Европу, и Европа покорила Азию. Теперь Европа просвещает Азию. Повторит ли Азия ту же операцию над Европой?». Циклически повторяющееся взаимодействие Европы и Азии в области просвещения составляет духовное измерение процесса, который, безусловно, может быть назван евразийским процессом.

Ранее нами было предложено характеризовать евразийский процесс как реализующийся в послеледниковый период циклический, повторяющийся процесс этносоциальной рефлексии народов Внутренней Евразии в ее окра-инно-приморские миры с последующим отражением. Конкретный анализ механизмов одного из евразийских подпроцессов был дан на примере Ямальского процесса. Была сформулирована идея выделения Алтайского процесса, направляемого в настоящее время Международным координационным советом «Наш общий дом — Алтай», а также идея выделения Саянского процесса, Байкальского процесса и других подобных процессов, в рамках которых на протяжении столетий развиваются и разрешаются характерные для регионов противоречия в развитии межэтнических сообществ.

Если европейский процесс можно интерпретировать как европейский концерт, то евразийский процесс может быть описан метафорой симфонии. Евразийская симфония — это симфония евразийского процесса, или видение его симфонизма, симфонической организации. Насколько адекватно такое описание? Достаточно ли субъективной ценностной ориентации на «соборность-созвучие» для объективной квалификации евразийского процесса как симфонического? На наш взгляд, в структурной организации, с одной стороны, симфонии как процесса, с другой стороны, евразийского процесса, имеется определенный изоморфизм, который и дает основание для предлагаемой характеристики.

Симфония является самой обширной формой в области оркестровой музыки. Структурно она организована в сонатной циклической форме. Классическая симфония сложилась как цикл из четырех частей. Первая часть симфонии (сонатная форма) — быстрая, активная. Вторая часть (обычно рондо) — медленная, спокойная. Третья часть симфонии (обычно менуэт или скерцо) ассоциируется с игрой, весельем. Финал (сонатная форма или рондо) торжествен, жизнеутверждающ или, изредка, трагичен.

Симфоническая организация процесса характеризуется, следовательно, цикличностью, четырехчастностью, а также последовательностью «быстро», «медленно» и т. п. Эта структура инвариантна для классических симфоний, но модифицируется в симфониях неклассических.

Характерна ли эта структура для евразийского процесса?

Цикличность евразийского процесса фиксирует сформулированный евразийцами закон периодической ритмичности государствообразующего процесса. Периодическая смена единой государственности на территории Евразии раздробленностью, системой государств ассоциируется с симфо-ничностью как созвучием.

Как известно, симфонизм отличается непрерывностью музыкального сознания, когда ни один элемент не мыслится и не воспринимается как независимый, среди множества остальных, а непрерывность порождает наслоения инаковости. В связи с этим представляет интерес сформулированный Н.С. Трубецким закон дробления языков и культур216 . Согласно этому закону, естественное дробление (распад) языков и культур формирует континуум, характеризующийся непрерывностью, незаметностью переходов, цепевидным (сетевидным) членением, стройной гармоничной системой, в которой даже мельчайшая часть сохраняет свою яркую, но повторяемую индивидуальность, и единство целого достигается непрерывностью самой радужной сети.

Действие этого закона Н.С. Трубецкой иллюстрирует на евразийском материале. Его взгляд на евразийскую раздробленность как на радужную сеть и стройную гармоничную систему позволяет и периоды распада единой евразийской государственности оценивать как моменты симфонического (но не какофонического) процесса.

На материале российской истории Н.С. Трубецкой также описывал процесс скачущей эволюции — пути эволюции европеизированных народов, состоящего из постоянной смены коротких периодов быстрого про гресса и длительных периодов застоя . Если учесть, то для евразийцев Россия и была Евразией, то материалы современных дискуссий о цикличности российской истории218 могут быть использованы для интерпретации евразийского процесса в целом.

В отношении российской государственности Б. Родоман фиксирует цикличность укрупнения/разукрупнения: за укрупнением следует разукрупнение и наоборот. Данную цикличность он связывает с чередованием периодов застоя и перестройки административно-территориального деления: «Если без конца то укрупнять, то разукрупнять, возникает вопрос: а где же поступательное движение? Есть в этом и поступательный компонент — увеличение государственного аппарата. И при укрупнении и при дроблении государственный аппарат неизменно увеличивается, число чиновников возрастает. Для этого, собственно, операция и проводится. Но в то же время я не хочу сказать, что число чиновников, как абсолютное, так и в виде доли, растет бесконечно. Есть механизм, который этот процесс сдерживает, а именно периодический развал нашей империи. Происходит развал, крах, а потом все начинается снова»219.

Отмечая чередование периодов застоя и перестройки, Б. Родоман фактически выделяет два такта евразийского процесса. По темпу развития застой — это «медленно», а перестройка — это «быстро», следующее за второй частью симфонии.

Сходным образом описывается процесс развития России-Евразии уже во всех областях, а не только в административно-территориальном устройстве: «Развитию России со времени формирования Московского государства были свойственны некоторые характерные особенности:

— "рваный ритм" развития (чередование периодов интенсивного развития с временами "застоя"), — неустойчивость положения в мире (периоды могущества и упадка), — несбалансированность по сферам жизнедеятельности (блестящие, но часто кратковременные успехи в военном деле, искусстве, науке при сравнительно низком уровне хозяйства страны, невысоком бытовым комфорте и качестве жизни большинства населения), — непрочность достигаемых успехов практически во всех областях». Наряду с «быстро» интенсивного развития и «медленно» застоя выделяются этапы могущества и упадка. Происхождение «рваного ритма» В.О. Ключевский, как известно, объяснял резкими погодными колебаниями: «Так великоросс приучался к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в продолжение вынужденного осеннего и зимнего безделья»221. Отметим, что в осеннезимний сезон, возможно, в силу вынужденного безделья, наблюдалось повышение политической активности.

Погодный фактор резких сезонных, суточных колебаний погоды в условиях резкоконтинентального климата закрепился в габитусе (в терминологии П. Бурдье) русского человека. Индустриализация поэтому не смогла нивелировать действие этого равного ритма. В жизни страны сельскохозяйственный год стал менее значим, чем учебный год, но последний также характеризуется рваным ритмом. Как торгово-промышленная, так и бюрократическая деятельность отмечена авралами и штурмовщиной в преддверии завершения бюджетного года.

Эти колебания, наблюдающиеся в пределах календарного года, соотносятся с более масштабными историческими событиями. «В самом деле, типичны для русского ритма жизни длительные периоды спячки, которые вдруг прерываются периодом бурной деятельности, повышенной, "сверхнормальной" духовной активностью (ср. течение жизни Ивана-дурака на печи — и на коне с Жар-птицей; 33 года сиднем Ильи Муромца и т. д., — пишет Г.Д. Гачев. — То же самое ритм русской истории, где потрясающие вспышки, "лихорадочные грезы" тоже "смущают мертвенный покой": бунт, мятеж, Разин, Петр, Пугачев, 1812 год и декабристы и т. д.) — возникают как магнетические бури, сияния (тоже из стихии света — проблески) в национальном космосе»222 . Периоды бурной деятельности у Г.Д. Гачева ассоциируются с циклически повторяющимися кризисными моментами в российской истории.

В.Г. Шнайдер связывает циклическое разукрупнение российской государственности с периодами кризисов. «Границы российского государства сокращаются только в периоды жестких кризисов, — пишет он. — В остальное время они более или менее постоянно расширяются. Этот процесс наиболее интенсивно протекает в периоды восходящей фазы и гармонии социальных циклов. На фазе спада расширение территории приостанавливается; войны, в том числе, за присоединение новых территорий, приобретают затяжной характер, в целом, военные кампании неудачны или мало результативны. Вместе с тем, в восходящих фазах и фазах гармонии Россия непобедима».

В.Г. Шнайдер дифференцирует циклически повторяющиеся фазы кризиса, подъема (восходящая фаза), гармоничного состояния и спада (инерционного движения, когда еще преобладают признаки гармоничного состояния). Кризис и подъем характеризуются, на его взгляд, сравнительной компромиссностью, лояльностью государственной власти. В фазах гармоничного состояния и спада политический курс становится более жестким, часто реакционным .

В предлагаемой разбивке В.Г. Шнайдер не выделяет привычной для российской истории фазы застоя, говоря только о «фазах лихорадочной модернизации, которые перемежались с фазами полной прострации». Это не позволяет выяснить точку зрения автора в отношении исторического места «перестройки». Поэтому эта периодизация представляется не вполне убедительной.

По этой же причине не убедительна структура цикла, предложенная Ю.Н. Мельниковым. Выделяя 50-летний цикл развития, он пишет: «В отечественной истории явно выделяются стадии, связанные с логикой развития общественных отношений: от их обострения — активизация, кризис, перелом — через становление нового качества — перестройка —к стабилизации и застою — достижению зрелого, стабильного состояния общества»225 . В эталонной ситуации 1970-1980-х гг. за застоем следовала перестройка, завершившаяся кризисом. Да и не ясно, тождественны ли «активизация» и «кризис»?

Нет сомнений, что в истории России и Евразии могут быть выделены самые разные циклы (демографические, экономические, политические ит. п.). Во множестве разнообразных периодизаций выделяется цикл, фазы которого маркируются как «рецидивирующая модернизация», «застой», «перестройка», «революция». Логика смены этих этапов в рамках цикла близка к симфонической логике. Экстраполируя этот вывод на Евразию (пока без достаточных оснований), можно предполагать, что евразийский процесс характеризуется симфонической организацией.

В этом случае получает объяснение устойчивое использование метафоры симфонии применительно к сотрудничеству церкви и государства в Византии и России, а также в отношении к Евразии. Метафора евразийской симфонии конкретизирует евразийское учение о ритмах Евразии и согласуется с метафорой европейского концерта.

Музыкально-эстетическая интерпретация форм этносоциальных процессов позволяет в будущем математически точно описать их специфику и организацию, открыть перспективы проектирования конкретных организационных форм гармонизации межэтнических отношений. При этом гармонизация перестает быть пустой метафорой и приобретает то конкретное содержание, которое выработано в различных теориях гармонии (прежде всего, музыкальной гармонии) эстетикой отдельных видов искусств. Исходя из многообразия типов симфонизма, представляется возможным моделировать и реализовывать различные варианты евразийского процесса.