1.2. Евразийская проблема

Подобно Н.С. Трубецкому, писавшему о русской проблеме, украинской проблеме, индоевропейской проблеме, представляется возможным гово­рить об евразийской проблеме.

Сегодня «евразийская проблема» — редко встречающийся термин, ко­торый используется в двух слабо различающихся значениях. Ш.М. Шукуров и В.Л. Каганский под евразийской проблемой понимают поставленный представителями евразийства вопрос о географической идентичности России⁹. «Евразийская проблема проваливается в пропасть между апологией почвенников и брезгливым отвержением западников», — констатирует В.Л. Каганский¹⁰. Для В.А. Кожинова евразийская проблема тождественна проблеме евразийства, т. е. существа и смысла евразийского учения¹¹. Тер­мин «евразийская проблема» может употребляться и в значении «пробле­ма, общая для Евразии», т. е. как равнозначный термину «общеевразий­ская проблема».

Сами евразийцы под проблемой имели в виду задачу, стоящую перед этносом, задачу исторически актуальную и требующую незамедлительно­го решения. Так, предисловие к первому евразийскому сборнику «Исход к Востоку» завершается строками: «Всякое современное размышление о грядущих судьбах России должно определенным образом ориентиро­ваться относительно уже сложившихся в прошлом способов решения, или, точнее, самой постановки русской проблемы»¹².

Евразийская проблема в ее этнической интерпретации должна также реконструироваться как задача о судьбе Евразии, подлежащая решению общностью евразийцев.

Но существуют ли такие евразийцы? По определению П.Н. Савицкого, «евразийцы — это представители нового начала в мышлении и жизни, это группа деятелей, работающих на основе нового отношения к коренным, определяющим жизнь вопросам, отношения, вытекающего из всего, что пережито за последнее десятилетие, над радикальным преобразованием господствовавших доселе мировоззрения и жизненного строя»¹³. Этимо­логию термина П.Н. Савицкий объяснил терминотворчеством представи­телей евразийства: «Имя их — "географического" происхождения. Дело в том, что в  иерархии общества и селективного отбора элиты. Выравнивание всех на­родов в правах, смешение воедино принципов наций производящих и на­ций торгующих, народов оседлых и кочевых неминуемо ведет к деграда­ции. Аристократизм, элитарность всегда подразумевали закрытость и се­лективность на протяжении поколений, а не пресловутое объединение на­родов лесов и степей в единую орду против "нового мирового порядка". Наша концепция — это русский этноэгоцентризм»¹⁷.

Не вникая в эволюционно-генетические аспекты расово-антропологических проблем¹⁸, обратим внимание на алогизм взглядов В.Б. Авдеева. Так, он утверждает: «Евразийство же порождает именно мешанину систем ценностей, а этический хаос рождает гниение ума»¹⁹. Вместе с тем пишет: «Мы не отказываемся от мира западных ценностей в угоду восточным при­чудам. Мы берем на Западе и Востоке то, что нужно нам — Русским. Судь­ба всех остальных нас больше не касается. Мы не знаем никаких "общече­ловеческих" ценностей, есть только наши — Русские ценности»²⁰. Впро­чем, собственно русских ценностей (отличных от нордических и каких-либо иных ценностей), В.Б. Авдеев нигде не описывает. В результате ока­зывается, что проповедуемый им «русский этноэгоцентризм» как раз вы­ражается в тотальном смешении ценностей.
Существование собственно евразийских ценностей, отличных от цен­ностей Запада и Востока, действительно проблематично. Но не очевидно, что ценностный комплекс евразийской культуры есть результат объедине­ния ценностей западных и восточных культур. «Смешение» как таковое, по-видимому, есть самостоятельная ценность, которую нельзя интерпрети­ровать как смешение каких-либо конкретных ценностей Востока и Запада.

В оценках В.Б. Авдеева примечательно раскрытие — пусть и вызываю­щее неприятие — сути евразийства. Он интерпретирует евразийство не как выражение разума или воли, а как выражение чувственного вожделения: «Слово "пассионарий", — берет свое происхождение от английского "pas­sion", что означает страсть в ее самом низменном, животно-половом влече­нии, не отягощенном никакими интеллектуальными, моральными или эс­тетическими атрибутами»²¹. И далее продолжает: «Присмотритесь внима­тельнее к евразийским мистериям Л.Н. Гумилева, это царство духа наживы и сексуального бандитизма. Нигде на страницах его многотомных сочине­ний вы не встретите апологии интеллекта, духовности, творчества. Воз­никновение всех культур, государств, религий было вызвано, по Гумилеву, революцией пустых желудков и набухших гениталий, а великое Русское государство строили удачливые и предприимчивые метисы. Роль личности, с присущими ей духовностью и моральными обязательствами, совер­шенно выведена за рамки этой убогой историософии»²².
Доктринально евразийство, по мнению В.Б. Авдеева, это, прежде все­го, миф о братстве народов. Истоки политики «всеобщего братства через смешение» он усматривает в античности: «Концепция Москвы как Третье­го Рима впитала расовую мешанину и Рима Первого и Рима Второго, то есть Византии»²³.

Таким образом, В.Б. Авдеев неявно признает, что евразийство как яв­ление реальной жизни сформировалось еще в античности, и его сутью яв­ляется породнение народов, выраженное в виде позитивной ценностной установке на метисацию.

Основоположники евразийства отмечали факт метисации. Так, Н.С. Тру­бецкой писал: «Связь русских с туранцами закреплена не только этнографи­чески, но и антропологически, ибо в русских жилах, несомненно, течет, кроме славянской и угро-финской, и тюркская кровь»²⁴.

Поскольку межэтнические браки были обычными еще в Древней Руси, то, по-видимому, в силу «естественности» этого антропологического фак­та в евразийстве ему не придавалось особого значения. «Евразийскость» усматривалась прежде всего в культурно-географическом аспекте. В то время для Запада «евразийскость» стала главным образом антропологичес­кой проблемой.

Появление еш^ап как термина естественного языка зафиксировано в 1844 г. в Британской Индии. Термин первоначально использовался в от­ношении англо-индийцев. Российскому читателю он знаком по расска­зам Р. Киплинга. В начале XX в. термин еш^ап приобрел современное значение. В антропологической литературе об евразийцах стали говорить с 1960-х гг.²⁵

Евразийские межэтнические группы возникли в период колониальной экспансии в Азию европейских государств и частных корпораций. С XVII в. частные корпорации (например, британская Ост-Индская компания) орга­низовывали иммиграцию в метрополии представителей коренных народов Азии для обучения, работы и других целей, а те вступали в межрасовые бра­ки с местным населением метрополии. Аналогичные процессы происходили и в колониях. Во многих регионах евразийцы стремились вступать в браки и социализироваться в своей среде. Так, в результате двустороннего антро-потока сформировалось множество евразийских межэтнических групп с соб­ственным механизмом воспроизводства, относительно закрытых и облада­ющих специфическим социально-экономическим статусом²⁶.

Евразийские межэтнические группы обычно классифицируются в за­висимости от национальности супругов, вступивших в смешанный брак (англо-индийцы, англо-бирманцы, португало-индийцы, голландо-индоне-зийцы и пр.) Евразийские межэтнические группы могут также категориро-ваться как этнические группы более высокого порядка, т. е. как евразийцы датские, португальские, голландские, испанские, индонезийские, а также как индоевропейцы²⁷.

Появилась разнообразная терминология, обозначающая в разных стра­нах потомков межрасовых браков²⁸. Родителями европейского происхож­дения считаются не только европейцы. Отдельную категорию евразийцев составляют австралоазийцы (и австралоевразийцы), канадоазийцы (Can-Asian) и амеразийцы, корее-перуанцы (koruvian). Встречаются термины, обозначающие три компонента метисации, например: germericanese(гер­мано-американо-китайский).

В составных двухкомпонентных терминах терминоэлемент, занимаю­щий первую позицию, фиксирует, как правило, этническое происхожде­ние по отцовской линии, а второй терминоэлемент — этническое проис­хождение по материнской линии. Так, евразиец имеет отца-европейца, а asiapean— отца-азиата. Соответственно, различаются индоевропейцы и евроиндийцы.

Этническая ситуация евразийских групп различна. В целом они харак­теризуются как этномаргинальные сообщества. В силу языковых, конфес­сиональных и ряда других причин евразийцы в традиционном обществе испытывали отчуждение и сегрегацию со стороны колонизаторов и мест­ного населения. Но благодаря тесным связям с европейцами и местным на­селением евразийцы выступали в то же время в роли посредников между разными культурами.

После освобождения народов Азии от колониальной зависимости у ев­разийских групп сложилась разная судьба. Некоторые из них преследова­лись и дискриминировались как чужаки и союзники колонизаторов (на­пример, англо-бирманцы и голландо-индонезийцы). Если евразийцы мог­ли получить гражданство метрополии, то они эмигрировали и образовали здесь метрополиях отдельные этнические меньшинства. В ряде случаев ев­разийцы смогли сохранить свой статус или даже занять место бывших ко­лонизаторов (например, в Филиппинах). Евразийцы активно участвуют в процессах модернизации традиционных обществ и становлении совре­менного сектора экономики²⁹.

Став этномаргинальными и сегрегированными этническими сообщес­твами, евразийские межэтнические группы сталкивались с серьезными проблемами. На некоторые из них указала Е.П. Блаватская в своих индий­ских очерках. Так, в работе «Загадочные племена на Голубых горах» она характеризует евразиев следующим образом: «Эта весьма некрасивая раса "креолов" — один из самых объективных и удачных символов нравствен­ности, внесенной расой цивилизованною в расы полудиких рабов их, инду­сов. Евразии созданы на свете англичанами при помощи голландцев, фран­цузов и португальцев. Они — венец и бессмертный памятник деятельности благодушных "отцов" Ост-Индийской Компании.

Компанейские "отцы" часто вступали в браки с туземками, законные как и беззаконные (так как разница между теми и другими в Индии весьма небольшая: она основана на веровании супругов в степень святости коровьего хвоста). Но и это по­следнее звено дружеских отношений между высшею и низшею расами оборвалось. Теперь, к великой радости индусов, англичане стали смотреть на супруг и дочерей с отвращением...»³⁰. Ниже она делится впечатлениями об межэтнических отношениях евразиев: «Я не знаю ничего в мире смеш­нее и отвратительнее евразия в модной жакетке и круглой шляпе на кро­шечном лбу, кроме разве евразиатки в шляпе с перьями, в которой она по­ходит на лошадь под черною попоной, в страусовых перьях, над траурной колесницей. Ни один англичанин не способен чувствовать и особенно ока­зывать такого презрения к индусу, как евразиат. Последний ненавидитабо-ригена ненавистью, пропорциональною количеству заимствованной от ту­земца крови... Индусы платят евразиатам тою же монетой и еще с прибав­кой большего процента. "Кроткий" язычник превращается в свирепого тигра при одном имени евразиата»³¹.

Из наблюдений Е.П. Блаватской можно выделить две составляющие проблемной ситуации евразийцев: во-первых, их внешняя непривлека­тельность, и, во-вторых, локус отчуждения, презрения и ненависти.

Эти оценки не бесспорны. Сегодня в литературе, посвященной пробле­мам евразийских сообществ, особое внимание уделяется обоснованию внешней привлекательности евразийцев, их более крепкому здоровью, успехам в шоу-бизнесе³². Наряду с этим, в многочисленных исторических экскурсах освещается позитивный вклад евразийцев в развитие нацио­нальных государств. Таким образом, действительно можно говорить о на­личии евразийской проблемы как актуальной исторической задаче, стоя­щей перед локальными евразийскими сообществами и подлежащей неза­медлительному решению³³.

Отметим, что к метисам-евразийцам отрицательно относились и англи­чане и индусы. Любопытно, что этноцентризм был ярко выражен у чукчей. По наблюдениям В.Г. Богораза, чукчи относились ко всем своим соседям крайне высокомерно, и ни один народ в чукотском фольклоре, за исключе­нием русских и самих чукчей, не назван собственно людьми³⁴. Можно пред­положить, что расизм и шовинизм играет значительную роль в этноидео-логиях народов окраинно-приморских миров Евразии Евразийская проблема в том виде, как она существует на периферии евразийского материка, была незнакома русским евразийцам.

Например, в 1867 г. А.И. Герцен констатировал: «... Мы выше зоологи­ческой щепетильности и весьма безразличны к расовой чистоте; это ни­сколько не мешает нам быть вполне славянами. Мы довольны тем, что в на­ших жилах течет финская и монгольская кровь; это ставит нас в родствен­ные, братские отношения с теми расами-париями, о которых человеколюби­вая демократия Европы не может упомянуть без презрения и оскорблений. Нам не приходится также жаловаться на туранский элемент»³⁵.

В 1947 г. Г.П. Федотов также отметил положительное отношение в России к метисации: «И у русских не было того высокомерного сознания высшей расы, которое губило плоды просвещенной и гуманной англий­ской администрации в Индии. Русские не только легко общались, но и сли­вались кровью со своими подданными, открывая их аристократии доступ к военной и административной карьере»³⁶.

Сформировавшееся у русского населения положительное отношение к метисации укоренено в культуре народов Севера, проживающих в услови­ях дисперсного расселения. «Вообще коренные жители Севера не боролись с приходящими поселенцами, ибо борьба с человеком в условиях тундры во­обще противоестественна. Самое главное в культуре северных народов — не земля и даже не олени, а люди, — пишет А.В. Беликович. — Поэтому лю­бой пришлый, если он появлялся в тундре, должен был быть использован ге­нетически, обязан был обогатить генотип племени. Это во все времена счи­талось священным законом любого северного этноса. Действительно, столь малочисленный и живущий замкнутыми поселениями народ мог выжить, лишь постоянно пополняя свое разнообразие за счет пришлых»³⁷.

Россия в большей своей части является северной страной (и цивилиза­цией). В России смешение крови не воспринималось как постыдный факт, а, наоборот, было, скорее, предметом гордости — гордости тем, что в лич­ности индивидуализирован «целый интернационал».

Кроме тех аспектов евразийской проблемы, которые выделила Е.П. Бла-ватская, в современной литературе обсуждается проблема идентичности ев-разийцев³⁸. Смешанная идентичность довольно болезненно переживается на индивидуально-психологическом уровне. Следствием этого является стрем­ление евразийских сообществ к консолидации.

Еще в конце XIX в., рассуждая об исторической юности евразийских сообществ, Т. Эвардс в работе, посвященной одному из евразийских поэ­тов, с грустью писал: «Они не создали империй, не построили городов, не породили промышленность, не проводили свою политику, нет ничего, чтобы они создали в философии или религии, или школы мысли в литера­туре, науке или искусстве»³⁹.

Очевидно, что это наблюдение не относится к народам Северной Евра­зии. Но и в Южной Евразии евразийские группы формируют сегодня соб­ственные институты, создают языки и литературы, школы, средства массо­вой информации, общественно-политические организации. Мозаичность межэтнических групп делает актуальными транснациональные объедине­ния в глобальном масштабе.

В связи с этим иногда говорят о космополитизме, глобальной экспан­сии евразийцев и новом, «евразийском мире»⁴⁰. Конкурентные преиму­щества евразийцев на мировом рынке определяются интернациональным обликом «глобальной личности», высокоадаптивной в среде транснацио­нальных коммуникаций⁴¹. Вместе с тем, в эпоху национальных государств смешанная этничность воспринимается как неудобное напоминание о ко­лониальной и неоколониальной зависимости. Во многих странах Азии мода на евразийскость сталкивается с возрождающимся национализмом. Таким образом, в эпоху глобализации евразийская проблема сохраняется, приобретая новый формат⁴².

Мультипликация, рост, консолидация и самоорганизация евразийских межэтнических групп формируют массового социального субъекта, положе­ние и интересы которого позволяют по-новому оценить русское евразийство. В настоящее время его нельзя уже оценивать как беспочвенную, спекулятив­но-умозрительную идеологию группы русских эмигрантов. Когда М. Ларю-эль пишет, что «евразийство отражает парадоксы русской идентичности, ког­да она раскрывается в ее отношении к Востоку-Азии»⁴³, с ней можно согла­ситься с одним важным уточнением: в исторической перспективе евразийство может стать идеологией всех евразийцев. Но для этого, наряду с признанием важности географического фактора в единстве Евразии, необходимо обратить внимание и на антропологический аспект евразийской проблемы.