3.3. Числовой архетип

Вопрос о возможности репрезентации локальной цивилизация базис­ным, «священным» для нее числом рассматривался Г.Д. Гачевым. На его взгляд, в Китае узловым логико-математическим понятием является гек­саграмма, число б91, а в Индии не проглядывается единого организующего числового принципа. Вместе с тем применительно к Индии он указывает на предпочтение чисел 3, 4, 5 при незначительной семиотической ро­ли числа б. При этом не фиксирует в индийской культуре четкой двоицы. Дуализм, как представляется Г.Д. Гачеву, усиливается далее к Западу. На Ближнем Востоке актуализируется пятерица92, а в античной культу­ре — число 493. В Западной Европе в целом утвердилось число 3: «Тройка есть суммарий Западной Европы»94.

Тройке как числу универсуму Г.Д. Гачев противопоставляет двоицу как выражение неизбывного изначального раскола, статики, бесплодия. Он отмечает во французской и немецкой культурах тенденцию сделать 2 числом целого. В русском же космологосе Г.Д. Гачев изначальной счита­ет двоицу, толкуемую приставочно («один, один»)95.

Среди народов переднеазиатской традиции в качестве космологичес­кого числа популярна, по мнению исследователя, семерка.
Комментируя суждения Г.Д. Гачева, следует отметить, что в синоло­гии число б не рассматривается как базисное для китайской цивилизации. Как указывает А.В. Кобзев, в основе стандартных для традиционного Ки­тая нумерологических схем лежат три фундаментальных числа: 2, 3 и их сумма — 5. Подчеркивая значимость для китайской модели мира троично-пятеричной модели, синология все же склоняется к тому, что пятерич­ная модель является основной.97

Учение о пяти элементах имело не только космологическое , но и зем­леустроительное значение. Так, неоконфуцианец Ван Тинсян (1474-1544) писал о пяти элементах: «... народ обязательно использует их, а они не мо­гут однажды исчезнуть. Они главенствуют над разными делами в управле­нии государством Поднебесной. Например, когда орошают поля при помо­щи канав и арыков, это — управление Воды. Когда насекомые еще не в спячке, поля не выжигают; добывая огонь, сверлят дерево, это — управление Огня. Межевание колодезных полей — это управление Почвы. Раздувание огня и плавка, обжигание и отливка — это управление Метал­ла. В середине зимы вырубают иньские деревья, в середине лета вырубают янские деревья — это управление Дерева. Вода и почва уравновешивают­ся, и тогда приводится в порядок управление пяти элементов. Управление пяти элементов приводится в порядок, и тогда могут продвинуться все дела управления. Эти пять элементов являются основой управления прави­теля-вана. В противном случае народу не хватало бы их для использова­ния; если бы народу не хватало их, жизнь народа не была бы благополучной.

Пусть и были бы дела управления, но разве можно было бы добиться их беспрепятственного осуществления? Совершенномудрые древности именно так рассуждали о сути пяти элементов»98.

Представление о пятичастном строении мира и государственности су­ществовало в Древнем Китае в виде мифологем Уди («пять императоров», «пять государей», «пять божеств») и Утаи («пять великих»). Как отмечает Е.А. Торчинов, в традиционной китайской историографии исторический процесс рассматривался как чередование сменяющих друг друга династийных циклов, управлявшихся одним из первоэлементов (т. е. династия как бы правила силой одного из первоэлементов)99. Это историософское представление имело и регулятивное значение. Так, возникшее в начале XVII в. маньчжурское государство первоначально называлось Цзинь (этим иероглифом обозначается и первоэлемент «металл»). Столкнувшись с ки­тайской империей Мин (династия Мин правила под эгидой первоэлемента «огонь», который преодолевает металл), маньчжуры в 1637 г. провели це­ремонию переименования государства в Цин (в иероглиф «цин» входит классификатор «вода»). В 1644 г. маньчжурские войска заняли Пекин, и династия Цин правила Китаем до 1911 г.

Существенно, что пятичастный архетип имел не только духовное значе­ние, но и функционировал как архетип социокультурной организации китайской цивилизации, в том числе в административно-практической сфе­ре. В исторической хронике «Вэньсянь тункао. Чжии каои» отмечалось: «Пять семей (цзя) образуют квартал (бы), пять кварталов образуют деревню (люй), четыре деревни образуют род (цзу), пять родов образуют землячест­во (дан), пять землячеств образуют округ (чжоу), пять округов образуют ро­дину (сян)»100. В период Тан система учета населения с целью налогообложе­ния предусматривала разделение населения страны на пять возрастных групп.

Пятичастный архетип социокультурной организации представлялся значимым для монгольского общества. Как сообщает Н.Л. Жуковская, тра­диционная монгольская культура характеризуется различными пятичленными наборами из пищи разных видов. Пять раз обмениваются визитами и подарками стороны жениха и невесты в свадебном ритуале торгутов Синь-цзяна101. Распространенность пятичленных композиций в монгольской культуре корреспондирует, как подчеркивает Н.Л. Жуковская с высокой частотностью пятичленных структур в ламаизме (пять чакр, пять татхагат, пять элементов мироздания и т. д.), восходящих к раннему буддизму102.

Таким образом, пятичастный архетип характерен не только для китай­ской цивилизации, его отмечают исследователи применительно к буддий­ской и монгольской культурным традициям.

Н.С. Трубецкой указывал, что у большинства тюркских народов мело­дия строится на так называемом бесполутонно-пятитонном (индокитай­ском) звукоряде. «Значительная часть великорусских народных песен (в том числе стариннейших, обрядовых и свадебных) составлена в так на­зываемой пятитонной или индокитайской гамме, т. е. как бы в мажорном звукоряде с пропуском IV и VII степеней. Эта гамма существует (притом в качестве единственной) у тюркских племен бассейна Волги и Камы, да­лее у башкир, у сибирских "татар", у тюрков русского и китайского Тур­кестана, у всех монголов, — писал он. — По-видимому, эта гамма некогда существовала и в Китае: по крайней мере, китайская теория музыки пред­полагает ее существование, и принятая в Китае нотация основана на ней. В Сиаме, Бирме, Камбодже и Индокитае она господствует и сейчас. Таким образом, в данном случае мы имеем непрерывную линию, идущую с Вос­тока. На великороссах эта линия обрывается. У малороссов пятитонная гамма встречается лишь в очень редких старинных песнях, у прочих сла­вян отмечены единичные случаи ее применения, у романцев и германцев ее нет вовсе, и только на крайнем северо-западе Европы, у британских кельтов (шотландцев, ирландцев и бретонцев) она опять выступает. В рит­мическом отношении русская песнь тоже существенно отличается не толь­ко от романо-германской, но и от славянских, хотя бы, например, совер­шенным отсутствием трехдольных ритмов (ритма вальса или мазурки)»103.

Чем же определялась символическая значимость числа 5? Другие «свя­щенные» числа также несут определенную символическую нагрузку, но она не равномощна ценности данного числа. Так, характеризуя особенности числа 5, Н. Коновалова указывает на: 1) его срединное положение среди од­норазрядных (первых девяти) чисел; 2) соответствие стихии «земля, почва»; 3) совмещение в силу центральности качеств инь и ян, неба и земли104.

На примере приведенных иллюстраций в отношении числа 5 можно видеть, что числовая символика значима для традиционных культур, а кон­кретные числа выступают архетипами социальной организации локальных цивилизаций. Не располагая достаточным материалом для характеристики числовых архетипов других цивилизаций, приведем пример, показываю­щий наличие указанной специфики в числовых парадигмах уголовно-пра­вовых кодексов ряда государств.

Специально проведенный нами сравнительный анализ упоминаемости в уголовных кодексах Японии, Республики Корея и КНР реперных точек шкалы определения сроков лишения свободы в годах (например: «от 3 до 5 лет») показывает, что эти точки составляют серию чисел, одинаковую для всех кодексов: «1 — 2 — 3 — 5 — 7 — 10» (см. табл. 3.3.1).

Частота упоминаемости реперных точек шкалы определения сроков лишения свободы в годах, %

 

Уголовный кодекс Годы
1 2 3 5 7 10
Япония 15.25 17,51 22,6 15,82 11,3 17,51
Республика Корея 10,59 12,15 16,82 22,74 10,28 27,41
КНР 0,32 2,04 36,98 27,65 10,08 22,94
В среднем по региону 4,5 6,2 30,7 25,1 10,2 23,3

Можно однозначно утверждать, что в отношении назначения сроков лишения свободы уголовно-правовой дискурс государств Дальнего Восто­ка оперирует единой числовой парадигмой. Примечательно, что в основе уголовных кодексов Испании, Швеции, Эстонии, Латвии и почти всей Ла­тинской Америки лежит четная числовая группа «4 — 6 — 8».

В отношении числового архетипа российской цивилизации заслужива­ет внимания суждение Г.Д. Гачев о двоице, толкуемой приставочно («один, один»)105. Данная версия, с одной стороны, соответствует истолко­ваниям русской культуры как дуальной, расколотой. С другой стороны, версия дуализма противоречит концепции срединного мира России-Евра­зии. Как было показано выше, в русской культуре имеется опыт средин-ности, который ставит под сомнение пресловутый дуализм. Следователь­но, нужно искать иной числовой архетип.

В образе «двоицы, толкуемой приставочно» обращает на себя внима­ние именно момент приставочности. Он не характерен для других культур, и, возможно, именно в нем, а не в конкретном числе как таковом выражает­ся специфика русской культуры. С математической точки зрения, число, изображаемое приставочно, есть периодическая дробь. Числовой архетип в таком случае выражается не целым натуральным числом, а дробью.

Возникает вопрос: присутствует ли в русской культуре представление мира как дроби?

Одним из первых метафору дроби использовал Н.В. Гоголь. В повести «Портрет», живописуя светское общество Коломны, писатель замечает: «После сих тузов и аристократства Коломны следует необыкновенная дробь и мелочь. Их так же трудно поименовать, как исчислить то множест­во насекомых, которое зарождается в старом уксусе».

Образ человека как дроби получил дальнейшее развитие в русской ли­тературе в связи с темой «маленького человека». В русской культуре тема дробности развивалась в различных мировоз­зренческих контекстах. Так, в рамках религиозно-философского подхода в учении о грядущем богочеловечестве В.С. Соловьев исходит из раздроб­ленности мира, отпавшего от бога: «Таким образом, то, что лежит в основе нашего мира, есть бытие в состоянии распадения, бытие раздробленное на исключающие друг друга части и моменты. Вот какую глубокую почву и какую широкую основу должны мы принять для того рокового разделе­ния существ, в котором все бедствие и нашей личной жизни. Победить эту двойную непроницаемость тел и явлений, сделать внешнюю реальную сре­ду сообразною внутреннему всеединству идеи — вот задача мирового про­цесса, столь же простая в общем понятии, сколько сложная и трудная в конкретном осуществлении»106.

Раздробленность бытия проявляется, согласно В.С. Соловьеву, в раз­дробленности человечества: «Само человечество, которое, по своей вы­сшей природе будучи образом и подобием Божиим, должно было пред­ставлять для материального мира единящий и правящий разум, на деле оказалось раздробленным и рассеянным по земле и после долгих усилий и тяжких трудов сложным историческим процессом достигло только фор­мального и внешнего объединения — во всемирной монархии Рима»107.

А наиболее полное выражение раздробленность находит в западной цивилизации, разделенной на сословия и корпорации: «.Западная циви­лизация стремится прежде всего к исключительному утверждению без­божного человека, то есть человека, взятого в своей наружной, поверхност­ной отдельности и действительности и в этом ложном положении призна­ваемого вместе и как единственное божество, и как ничтожный атом: как божество для себя — субъективно и как ничтожный атом — объективно по отношению к внешнему миру, которого он есть отдельная частица в беско­нечном пространстве и преходящее явление в бесконечном времени; по­нятно, что все, что может произвести такой человек, будет дробным, част­ным, лишенным внутреннего единства и безусловного содержания, огра­ниченным одною поверхностью, никогда не доходящим до настоящего средоточия. Отдельный эгоистический интерес, случайный факт, мелкая подробность — атомизм в жизни, атомизм в науке, атомизм в искусстве — вот последнее слово западной цивилизации».

Начало дробности В.С. Соловьев усматривал и в российской цивилиза­ции: «Самое же важное, Рюрик с братьями принесли с собою собственно не государственное, а семейное и родовое удельное начало, которое дол­жно было скорее раздробить, чем сплотить русский народ»109. Православная церковь, по его мнению, противостояла раздробленности и содействовала собиранию русских земель.
Поскольку раздробленность — всеобщее состояние падшего мира, то оно органично для каждого человека. В.С. Соловьев сочувственно цити­рует строку из стихотворения А.К. Толстого: «И любим мы любовью раз­дробленной».
Комментаторы обычно указывают на противопоставление А.К. Тол­стым любви небесной и земной. Для нас важна признаваемая В.С. Соловье­вым реалия русской жизни — раздробленность чувства любви.

О раздробленности человека как универсальном последствии общест­венного прогресса и общественного разделения труда высказывался Н.К. Ми­хайловский. «Общество самым процессом своего развития, — писал он, — стремится подчинить и раздробить личность, оставить ей какое-нибудь одно специальное отправление, а остальные раздать другим, превратить ее из ин­дивида в орган»110. Уже разделение полов, как полагал Н.К. Михайлов­ский, порождает у2 человека. Последующее разделение превращает челове­ка в дробь: «Я какого-нибудь Гегеля есть, собственно говоря, ничтожная дробь человеческого я. И эта-то дробь, этот-то жалкий орган общественного организма вздумал меряться и бороться с не я, со вселенной! Он потерпел поражение на почве познания, как на наших глазах терпят его ежедневно люди наживы на почве производства, как потерпит его каждый, борющийся за разные частные цели, а не за свою индивидуальность, т. е. за расширение до возможных пределов своего личного существования»111.

«Дробь» как феномен русской культуры оказалась в центре внимания эгофутуристов, группировавшихся вокруг И. Северянина. Манифест эго­футуристов начинался тезисами: «I. Восславление Эгоизма: 1. Единица — Эгоизм. 2. Божество — Единица. 3. Человек — дробь Бога. 4. Рождение — отдробление от Вечности. 5. Жизнь — дробь вне Вечности. 6. Смерть — воздробление. 7. Человек — Эгоист»112.

Мотив человека-дроби оказался устойчивым в русской культуре. Пе­рефразируя данное Л. Толстым определение человека как дроби, С. Лесков свою статью под названием «Русская дробь» заключает словами: «В чис­лителе у нас блаженное легкомыслие. В знаменателе — недоверие и за­висть. Эта дробь зовется русским счастьем»113.

В России восприятие человека как дроби стало уже клише. Так, мы на­ходим стихотворное произведение автора Ив. Но: «Ты, Человек, — не бо­лее, чем дробь... Числитель — то, что в этой жизни смог, А знаменатель — то, что прожил. А результат — твой КПД, итог. Периодическая дробь, воз­можно, Но — не более того...»114

Поэтический образ человека как дроби, фиксирующей результат его самореализации, отсылает нас к известной формуле российского бытия «среда заела». В публикации под таким названием Г. Михайлов приводит некоторые данные проведенного в 2006 г. в Воронеже социологического опроса по проблеме самореализации115. Оказывается, только 8,3 % опро­шенных воронежцев считает, что им удалось полностью реализовать себя в жизни. Свою самореализацию как «наполовину возможного» оценивают 58 %. Остальные реализовали себя еще в меньшей степени. Основное пре­пятствие в самореализации большинство видит во внешних обстоятель­ствах: только пятая часть респондентов назвали причиной самих себя и свои личные качества.

Н.А. Добролюбов как-то констатировал: «...одного заела среда, другого среда, третьего среда, да ведь из этих — одного, другого, третьего — среда-то и состоит: кто же или что же сделало ее такою заедающею? В чем глав­ная-то причина, корень-то всего?»116. Действительно, среда персонализиро­вана. С одной стороны, люди сами «грызут» друг друга (и часто «съедают»). С другой стороны, их мало кто винит, усматривая причины «неразвитости» в скудности (низкой биопродуктивности) природы Северной Евразии.
В любом случае, типичная для России изломанность человеческих жизнейисудеб117 ведет к тому, что личность оказывается не цельной, а частич­ной личностью, т. е. дробью личности. Такое восприятие человека как су­щества, не обладающего цельностью, распространено в русской культуре.

Г.Д. Гачев, размышляя над творчеством Ф.И. Тютчева, приходит к за­ключению: «Очевидно — первое: вещи, все предметы, существа — т. е. це­лостности, с точки зрения западноевропейской мысли: индивиды (= неде­лимы), особи, Gesal— названы "частями", ибо они — "твари". Значит, по русскому мироощущению, индивид, "я" есть часть, а не целое. И так это и в народной артели и братстве — и проступает в утонченной умозритель­ной интуиции широчайше образованного русского поэта»118.

Принципиальным представляется замечание Г.Д. Гачева о неделимос­ти субстанций в картине мира западной метафизики. В русской философии атомизм и индивидуализм Запада принято было интерпретировать как ре­зультат раздробления. Это понимание, как мы видим, является ошибоч­ным. В западной метафизике мир изначально состоит из неделимых — ато­мов и индивидов, — а из них агрегируются и комбинируются вещи и тела. Таким образом, русские философы проецировали органичный для русской культуры способ самобытия на западную культуру. В действительности, нецельность и ущербность бытия, существование как дроби является нор­мой русской культуры119.

Г.Д. Гачев также считает, что в русском восприятии мир является неза­вершенным, еще творящимся: «Так что целое будет — но его нет, и бытие будет, но его нет еще: оно в "нетях" пребывает»120. В западной же метафи­зике творение мира богом завершено, и в нем каждой вещи лишь необхо­димо найти свое естественное место. «Зияния, перерывы, пунктиры на Руси, во всех ее линиях и поселениях ее пространств, — пишет Г.Д. Гачев, — предрасполагают русских мыслителей строить "заключения" ско­рее о незавершенности бытия, его открытости (будущему), о радостной не­ясности его возможностей, нежели возлюбить определенность, завершен­ность умственного построения и бытия, исходя из непрерывности, как это свойственно германскому уму)»121.

И русская литература славится «незавершенкой»: «Русские шедевры — не завершены: "Евгений Онегин", "Мертвые души", "Братья Карамазовы"... Есть начало — нет конца. Как и на советчине: есть начальники — и незавер­шенка (в строительстве). И задушевная мечта русская — начать все сно­ва, жизнь — сначала! Разрушим — и построим, наконец, то, что надо! И не устаем начинать!..»122. Незавершенность российского бытия — это не­завершенность починов, начинаний: «В России никогда не было этого ощу­щения готовости бытия. ... На этой земле что-то веет, что-то может быть. Она полна обетований, залогов, надежд, любви — в этом ее богатство»123.

Выше уже цитировалась строка из стихотворения А.К. Толстого «И любим мы любовью раздробленной.» Неполнота любви, неудовлет­воренность ни одним из ее проявлений обусловлена, в понимании поэта, ее объективным дроблением: «Когда Глагола творческая сила Толпы миров воззвала из ночи, Любовь их все, как солнце, озарила, И лишь на землю к нам ее светила Нисходят порознь редкие лучи. И, порознь их отыскивая жадно, Мы ловим отблеск вечной красоты.» Любовь, по А.К. Толстому, дробна так же, как и все в мире. В его драме «Дон-Жуан» один из персона­жей констатирует: «Все явления вселенной, Все движенье вещества Все лишь отблеск божества, Отраженьем раздробленный!»

Взыскуя цельности, человек бессилен собрать раздробившееся: «И ни­чего мы вместе не сольем». Что остается делать, созерцая нецельное, неза­вершенное, незаконченное, недоделанное? — Только делить, разваливать, разламывать. Поскольку «при делении надо выступать Богом-демиургом, производящим осмысленные сечения в бытии, опираясь на свою меру»124, то преодоление раздробленности и слияние с первоначалом достигается се­чением. Г.Д. Гачев пишет о России: «.здесь и не считаются с лесом, с жи­вотными. А секут подряд, в рассеянное бытие всякую тварь возвращая, кнемуеепричащая»125. По-видимому, когда «лес рубят», то лесоматериа­лы — только побочный продукт, а главный продукт — это «щепки».

Неудовлетворенность ущербностью, незавершенностью сущего отра­жается в логике русской мысли. «Если формула логики Запада, Европы (еще с Аристотеля): это есть то ("Сократ есть человек", "Некоторые лебе­ди белы"), — отмечает Г.Д. Гачев, — то русский ум мыслит по формуле: не то, а... (что?)...». Приведя ряд примеров из русской словесности, далее он поясняет: «Русский ум начинает с некоторого отрицания, отвержения (в отличие, например, от немецкого: отрицание — второй такт в триаде Ге­геля, но начало развертывания мысли — "тезис" = положительное утвер­ждение), и в качестве "тезиса = жертвы" берется некая готовая данность, с Запада, как правило, пришедшая ("Байрон" у Лермонтова; те рассудочни­ки, кто мнят, что природа "бездушный лик" — у Тютчева), или клише обы­денного сознания... Оттолкнувшись в критике и так разогревшись на мысль, начинает уже шуровать наш ум в поиске положительного реше­ния-ответа. Но это дело оказывается труднее, и долго ищется, и не нахо­дится чего-то четкого, а повисает в воздухе вопросом. Но сам поиск и его путь уже становятся ценностью и как бы ответом»126.

Сбирание в путь и сам путь — это единственный путь к соборности. Раздробленность и разбросанность определяют возможность сборки толь­ко в пути. Поэма Н.А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо?» демон­стрирует организацию этого процесса.
Объективная логика собирания определяется характером предшеству­ющего дробления. Н.С. Трубецкой формулировал закон диалектическо­го дробления языков и национальных культур127. Это дробление, на его взгляд, не переходит известного органически необходимого предела. От­мечая, что каждый язык распадается на наречия, наречия — на говоры, го­воры — на подговоры и т. д., он далее указывает, что, во-первых, каждая языковая единица имеет черты общности с другими языковыми единица­ми, и, во-вторых, между соседними языковыми единицами имеются пере­ходные языковые единицы. В результате все языки составляют непрерыв­ную, радужную сеть взаимно переходящих друг в друга звеньев. Лингво-сфера, при пестром многообразии, представляет собой не анархическое распыление, а гармоничную систему.

Согласно, Н.С. Трубецкому, распределение и взаимные соотношения культур основаны на тех же принципах, что и соотношения языков. В ре­зультате получается та же радужная сеть, единая и гармоничная в силу сво­ей непрерывности и в то же время бесконечно многообразная в силу своей дифференцированности.

В отличие от отмечаемого П.Н. Савицким мозаически-дробного сло­жения окраинно-приморских миров Евразии, содействующего возникно­вению небольших замкнутых, обособленных мирков128, культурный мир России-Евразии характеризуется цепной (мы бы сказали, сетевой) организацией . В частности, он указывает, что различие между русским, с одной стороны, и бурятом — с другой, велико. Но между этими крайни­ми точками существует, множество промежуточных звеньев, переход между которыми неуловим.
Выделяемая П.Н. Савицким периодическая система зон Евразии130 организует непрерывные цепи в сеть, обладающую свойством восточ­но-западной и юго-северной симметрии. Эту сеть, характеризующуюся пестротой, цельностью, дробностью, непрерывностью звеньев, постепен­ностью переходов от одного ее сегмента к другому, яркой, но повторяе­мой индивидуальностью каждой части, стройной гармоничной систе­мой и умопостигаемым единством, Н.С. Трубецкой описывает как раду­гу культур.
В евразийском дискурсе радуга является религиозно-мифологичес­ким символом живого всеединства, используемым как эпистемологи­ческий конструкт. Ближайшим аналогом символа радуги является попу­лярная в механистическом мировоззрении Нового времени модель ми­ра как часов.

Итак, отмечавшаяся многими представителями русской культуры дробная организация мира России-Евразии представителями евразийства интерпретирована символом радуги. Этот символ выполняет не только художественно-эстетическую, но и математическую функцию.

В сравнении с другими цивилизациями числовым архетипом культу­ры России-Евразии является не положительное целое натуральное чис­ло, а дробь. Более того, эта дробь специфицируется как относящаяся к классу дробей непрерывных, цепных, периодических. Поскольку каж­дая единица бытия интерпретируется как дробь, то культурный мир в це­лом представляет собой множество дробей, организованных в периоди­ческую и симметричную систему. Функцию интегративного описания этой системы и выполняет символ радуги. Учитывая конкретные матема­тические параметры радуги как оптического явления, ее символ пред­ставляется возможным использовать для познания закономерностей со­циокультурной организации и реорганизации мира России-Евразии. Многочисленные общественные акции и инициативы, апеллирующие к символу радуги, следует, на наш взгляд, рассматривать в контексте ре­шения этой задачи.

Материалы данного раздела

Фотогалерея

Художник Петрова Татьяна

Интересные ссылки

Коллекция экологических ссылок

Коллекция экологических ссылок

 

 

Другие статьи

Активность на сайте

сортировать по иконкам
2 года 44 недели назад
YВMIV YВMIV
YВMIV YВMIV аватар
Ядовитая река Белая

Смотрели: 300,304 |

Спасибо, ваш сайт очень полезный!

2 года 46 недель назад
Гость
Гость аватар
Ядовитая река Белая

Смотрели: 300,304 |

Thank you, your site is very useful!

2 года 46 недель назад
Гость
Гость аватар
Ядовитая река Белая

Смотрели: 300,304 |

Спасибо, ваш сайт очень полезный!

3 года 22 недели назад
Евгений Емельянов
Евгений Емельянов аватар
Ядовитая река Белая

Смотрели: 300,304 |

Возможно вас заинтересует информация на этом сайте https://chelyabinsk.trud1.ru/

2 года 46 недель назад
Гость
Гость аватар
Ситуация с эко-форумами в Бразилии

Смотрели: 9,101 |

Спасибо, ваш сайт очень полезный!