Глава 20 - В последние годы

Больница жила своей обычной жизнью. По реке на каноэ и через лес по тропам габонцы привозили и приносили на носилках своих заболевших родственников и оставались в больнице жить. Когда требовалась неотложная хирургическая операция, включался электрический двигатель.

В Ламбарене в очередной раз приехал журналист Норман Казинс. Он и стоматолог Фредерик Фрэнк оставили прекрасные описания тогдашнего медицинского персонала больницы в джунглях и самого Подвижника. Начнём с внешнего, с того, что годы не смогли его ссутулить, разве чуть-чуть в последние два-три года. Был прям. Прямота его несколько маскировалась привычкой ходить слегка наклонившись вперёд. О памяти Швейцера Фрэнк пишет, что она была как у «усовершенствованной электронно-счётной машины». Он помнил все мелочи своей жизни, все свои лекции, все мелочи, упоминавшиеся в разговоре с ним недавно и десятилетия назад. Свою одежду, как правило простую и удобную, Швейцер носил очень долго, не снашивая. Однажды в разговоре выяснилось, что сюртук, который был сшит Швейцеру портным в Гюнсбахе в 1905 году, чтобы он мог достойно предстать во время игры на органе перед королем Испании, Швейцер использовал в 1936 году при чтении лекций в Шотландии, при всех гастролях и торжественных выступлениях, в том числе когда получал премию Гёте и во время нобелевской речи, то есть полвека спустя; и Швейцер сказал, что сюртук и теперь хранится в Гюнсбахе на тот случай, когда он потребуется.

Ещё одна немаловажная деталь: Швейцер очень экономил бумагу. На свои блокноты, которые изготавливал собственноручно, и рукописи своих трудов он употреблял бумагу, с одной стороны уже использованную. Казинс пишет в своей книге «Альберт Швейцер из Ламбарене», что, увидев рукопись философского труда Швейцера о царстве Божием, он ахнул. Она была написана на листках разных типов и размеров – на обороте деловых бумаг, бланков, счетов, листков календаря, старых писем. Вот уж, поистине, эколог по своей сути! На себе он экономил во всём – брился без мыла, ездил по железной дороге, как, заметим попутно, и Ганди, третьим классом, «потому что не было четвёртого» [5, с. 350]. И уж, конечно, не признавал никакой роскоши. Он носил в Европе одну и ту же шляпу, а в Африке – шлем, старые, но всегда чистые брюки цвета хаки и белую рубаху. Поскольку костюм его не снашивается, говорил он, зачем же ему покупать новый?

Швейцер, имея в виду своих многочисленных активных доброжелателей, описал в дневнике будничный день в больнице. «Строки эти я пишу, сидя за столом в большой приёмной, и стараюсь не обращать внимания на царящий здесь шум. Каждую минуту меня отрывают различными вопросами. Приходится то и дело вскакивать и давать какие-то указания. Но писать в таких условиях я уже привык. Для меня важно быть в это время в больнице, на своём посту, чтобы видеть и слышать всё, что там происходит, и нести ответственность за всё. <…> Наша больница (Швейцер никогда не говорил «моя больница», только «наша») является хирургическим центром для большого лесного района. <…> В среднем у нас каждый день бывает до четырёхсот едоков» [6, с. 277-278].

Больница значительно разрослась в конце 50-х годов. В ней размещалось до двух тысяч человек – одних только больных более пятисот человек, да плюс их семьи и родственники, среди которых много детей. Семьи заболевших людей приезжали в больницу жить, приезжали со всем своим скарбом, собаками и мелкой живностью. А врачей оставалось немного – 4-6 человек. С ними работали 20-30 помощников и было ещё несколько десятков служащих-туземцев. Больницу необходимо было реорганизовать, оснастив современным оборудованием, обеспечить электро- и водоснабжение, построить систему канализации.

В этот период в один прекрасный момент - бах! - рядом с больницей, в Ламбарене, был построен небольшой аэродром. Это облегчило задачу. У Швейцера нашлись помощники, которые взяли на себя основные тяготы реорганизации.

Впечатления советских туристов

В декабре 1963 года в Ламбарене заезжала путешествующая по Африке делегация советских туристов; хрущевская оттепель позволила им вступить в контакт с этим опасно независимым человеком в его оазисе милосердия. В 1970 году в Москве был опубликован сборник «Альберт Швейцер – великий гуманист ХХ века». Среди его статей есть и воспоминания бывших в составе той делегации К. И. Коничева и Н. С. Португалова. Кроме того, Б. М. Носик взял интервью почти у всех членов делегации и включил их в свою книгу [5]. Познакомимся по этим источникам с впечатлениями близких нам, как теперь говорят, по менталитету людей, прошедших через атеистическое воспитание.

Итак, Швейцеру без малого 89 лет. Сюжет первый – встреча. У причала делегацию встретил Швейцер, «жизнерадостный и приветливый». Он по-немецки сказал: «Здравствуйте, русские друзья. Впервые вижу русских в Ламбарене. Прошу ко мне в гости» [11, c. 116]. И, сняв пробковый шлем, поклонился. Журналист Николай Португалов начал было по-немецки говорить приветственную речь, но Швейцер тут же остановил его, добродушно хлопнув по плечу и сказав: «Оставим это, молодой человек, я не выношу превосходных степеней имён прилагательных» [11, c. 124]. Сюжет второй – знакомство с территорией больницы. «Когда он вёл нас по территории, там была у дерева обезьяна, Швейцер подошел к ней, и видно было, что обезьяна эта его любит. Он тоже с ней очень трогательно общался» [5, c. 386] (Р. Кольцова).

Далее в основном по описанию К.И. Коничева. Швейцер поясняет: «Как видите, у меня нет специальных зданий и палат для больных. Лечение проводится в таких же условиях, в каких туземцы живут в своих лачугах, им не надо привыкать к необычной обстановке. Всё здесь соответствует требованиям их житейского общежития. У меня осуществляется такое правило: больным и здоровым африканцам – полная свобода действий, сохраняется простота их нравов и быта, всё дозволяется, кроме, конечно, поступков, приносящих зло человеку, а также запрещается торговля. <…>

Мы видели здесь людей, страдающих от самых различных заболеваний – тропической дизентерии, желтой лихорадки, поражённых мухой цеце, душевнобольных, запертых в особых помещениях, женщин, пришедших рожать под наблюдением медицинских сестёр.<…>

Все пациенты разделяются не по роду заболеваний, а по племенным признакам (кроме душевнобольных и инфекционных). В госпитале оказались больные из пятидесяти племён, говорящих на разных диалектах, были даже пигмеи, языка которых никто не понимал.

Доступ к незаразным больным свободен для их родственников. Они часто их навещают, приносят фрукты и рыбу, испеченную на кострах.

Среди врачей – медики, прибывшие из Англии, Франции, Германии. Для всех них существует нерушимое правило: кроме родного языка, каждый обязан знать ещё один европейский и три африканских…» [11, с. 114 - 122].

Размещение пациентов в помещениях по племенным признакам было вынужденным, так как туземцы помогают только соплеменникам. Члены других племён для них чужие люди, и даже не просто чужие, а опасные. Отношение к ним в лучшем случае умеренно недружелюбное. Среди «своих» туземец чувствует себя наиболее комфортно.

Гости из деликатности хотели быстро уехать, но гостеприимный хозяин пригласил их остаться на обед и повёл в свою комнату, чтобы они оставили лишние вещи. Вспоминает И. Ястребова: «Мы спросили, куда сумки положить. Он сказал: „Прямо на кровать кладите“. Комнатка исключительно проста. Никакого намёка на комфорт. Стены из оструганных досок. Стол простой, заваленный бумагами. Кровать под белым пологом, табурет, тазик для умывания» [5, c. 387].

К. Коничев: «Покинув кабинет, мы идём по обширному двору, где в тени вечнозеленых деревьев разгуливают крупные птицы, а за проволочной сеткой пасутся антилопы.<…>

Подходя к столовой, мы обратили внимание на большую обезьяну, которая, соблюдая строгий порядок, снимала шляпы и пробковые шлемы с тех, кто хотел пройти в столовую в головном уборе. Она напяливала их на свою голову, отбегала в угол сада и там складывала в кучу» [11, с.119].

«Обед – тоже незабываемое зрелище: два длинных стола, накрытых белой бумагой, тарелки с хлебом. Швейцер вошёл. Все встали. Он громко прочёл «Отче наш», потом «амен», все сели. За столом человек тридцать медиков-европейцев, в основном молодые. Там был один врач с чёрными большими усами. Сёстры почти все одеты, как сестра Матильда Коттман, - длинные платья, башмаки» (Р. Кольцова) [11, с.119].

«Сёстры все красивые, белые. Рядом со мной сидела сестра, говорят, дочь миллиардера, высокая, красивая» (К. Коничев) [5, c. 387].

У женщин на плечах во время обеда сидели многоцветные попугаи, а под столом расположились собаки.

За обедом Швейцер сказал: «Русские у меня в Ламбарене впервые. А ведь вы, молодые люди, верно, и не представляете, что значили для нас в прошлом веке книги Льва Толстого. Мы тогда вдруг увидели и поняли, что человек может и должен быть Человеком» [5, c. 388].

После обеда и беседы на темы разоружения Швейцер показал гостям плодовый сад, созданием которого он занимался много лет.

Переходим к сюжету заключительному – общее впечатление от Швейцера.

Р. Кольцова: «Он не любит церемоний, говорит тихо и быстро: мне кажется, он вообще не может повысить голос. Походка у него уверенная, и, хотя возраст чувствуется, он очень прямой…» [5, c. 388].

Н. Португалов: «Запомнились суровые, аскетического склада губы под густыми нависшими усами, добрый взгляд светло-голубых глаз…» [5, c. 389].

А. Роу: «Он очень мил, любезен и прост. Глазки весёлые, живые, блестят. Молодые глазки. А вообще я считаю, что он настоящий подвижник, человек необыкновенных душевных качеств. Ведь вы подумайте: вот так вот запереть себя, как он!» [5, c. 389].

И. Ястребова: «Да, это правда, вспоминается, как Горький писал о Толстом, когда описывал обед в Ясной Поляне: настоящая простота, истинный аристократизм простоты. И очень сердечный человек Швейцер» [5, c. 388].

К. Коничев: «Ни от кого в жизни такого впечатления не было. Святой человек!...» [5, c.388].

А. Роу: «Это настоящий доктор Айболит. Он лечит этих животных, и они у него остаются жить навсегда. Я уж и Корнею Ивановичу Чуковскому про это рассказывал. А в столовой что творилось – всё квакало, тявкало, верещало, пищало, гоготало.<…> Наседки какие-то, однорукие обезьяны…» [5, c. 386].

Журналист, писатель и учёный В.А.Петрицкий за полтора года до описываемых здесь событий послал Швейцеру письмо, на которое получил незамедлительный обстоятельный ответ. Вдохновлённый вниманием, а главное, величием жизни великого подвижника, он написал, кроме статьи «Эстафета гуманизма (Лев Толстой и Альберт Швейцер)» [11, с. 198-212], ещё серию работ. Их список приведен в книге «Благоговение перед жизнью» [2, c. 520]. Среди них популярные публикации: очерк для детей «История о докторе Айболите – быль». Очерк был опубликован в ежегоднике «Глобус» в Ленинграде в 1964 году. Позже вышла книга для юношества «Свет в джунглях» (Л., «Детская литература», 1972, 253 с.). А также: «Габон – Ленинград» («Нева», 1962, №19, с.214-215), «Полвека в джунглях» («Смена», 1965, 27 января), «Право обращаться к нашим душам: Русская литература в жизни и творчестве Альберта Швейцера» («Вопросы литературы», 1976, №5, с. 312-316).