Мертвое место

Путевые заметки Аркадия Бабченко из Мурманска — города с видом на арестованный корабль Arctic Sunrise.

Каждый раз, когда я приезжаю в российский портовый город, меня поражает одно и то же обстоятельство. А именно — рыбный порт. Казалось бы, море, портовый город, корабли, рыболовство, ярусоловы, лебедка тянет трал, прокопченные солеными ветрами мужики… Во всяком случае, любой портовый город за границей выглядит именно так. В четыре утра половина мужского населения приморских городов садится на свои лодочки, выходит в море, закидывает сети и в семь уже продает свой улов на рыбном базаре.

Чего на таких базарах только не увидишь. Рыбы и существа, названия которых даже не знал. Все это свежайшее. Все стоит копейки. В Турине, который от моря вообще-то километрах в ста пятидесяти, мне подарили двух маленьких осьминогов на сдачу с двух евро. Цвет и вкус лосося, отведанного в Финляндии, до сих пор вызывают слюноотделение. Устрицы Ирландии в сезон считаются первыми по вкусовым качествам, устричные ресторанчики в Галвее составляют целые улицы, вся Европа едет сюда зимой на праздник живота и потребляет морепродукты тоннами. На Родосе мы попробовали какую-то странную морскую штуку. В Стамбуле рыбный базарчик располагается прямо на задворках набережной, рыбу можно купить с передвижных лотков, тут же вам ее пожарят и принесут к пластмассовому столику.

Приморские города живут морем.Туризмом, рыболовством, флотом, танкерами, сухогрузами, контейнеровозами, лайнерами, круизерами, паромами, яхтами, яхточками, корабликами, лодчонками, барками, карбасами, катерами, прогулочными аквариумами, стоянками, пирсами, причалами, крабами, макрелью и треской. На Ла-Манше движение как на Тверской в час пик.

Это естественно.

И самые оживленные места в портовом городе — это рыбный базар и порт.

Кроме России. В России все всегда не так.

Порт в российских портовых городах — совершенно пустое, мертвое место. Сюда ничего не заходит. Здесь ничего не стоит на рейде. Здесь никто не арендует стоянку. Здесь не играет на круизных лайнерах музыка. У пирса нет ни одной идущей с Бермуд на Камчатку частной яхты. Здесь не кипит разгрузка утреннего улова. Не идет погрузка пассажиров на прогулочные кораблики.

Здесь нет ничего.

Ничего, кроме военных, таможни и эфэсбэшников. Все, что есть в наших портах, — старое, облезлое пограничное железо. Которое стреляет во все, что только вздумает покуситься на наши священные воды. Ну и время от времени арестованное судно экологов, которое они охраняют.

Да вы и не сможете попасть в порт. Это запретная территория. Страшная военная тайна.

Ну, согласитесь, странно было бы видеть толпы немцев и французов, зашедших на пару дней в Питер посмотреть Эрмитаж и пришвартовавшихся в Финском заливе за двадцать баксов. Или датчан, привезших треску, потому что в Питере — открытая таможенная зона и самые либеральные законы.

Враг не пройдет. Граница на замке. Потопим любого.

Такая картина — по всей стране. Везде, от Калининграда до Владивостока. В приморских портовых городах де-факто не существует портов. Нет морского бизнеса ни в каком его проявлении. И что совсем уж досадно — нет рыболовства. Свежую рыбу по адекватной цене вы не сможете купить нигде, ни в Калининграде, ни во Владивостоке. Во всяком случае, у меня это не получилось ни там, ни там.

***

Мурманск не является исключением. Пустой порт. Одинокий атомный ледокол в Кольском заливе. Пограничные катера. Пара сухогрузов. Рыбных ресторанов нет. Рыбного бизнеса нет. В ресторанах — треска по московским ценам. Гребешки? Кальмар? Краб? Лосось? Нет. Ничего нет.

Лосося, правда, выращивают на атомной станции, потому что там постоянно есть слив теплой воды с охлаждающего контура, но назвать морепродуктами продукцию этого рыбохозяйства, которая наверняка вся выращена на анаболиках, язык не поворачивается.

© Аркадий Бабченко

Мост через залив, который строили двадцать лет, еще с Советского Союза, — единственная достопримечательность, единственная гордость, хотя без уныния на это сооружение из серого бетона смотреть невозможно.

Пятиэтажки, девятиэтажки и двенадцатиэтажки. Пластик торговых центров. Отсутствие внятной дорожной сети. Грязные обочины. А если учесть, что Мурманску всего девяносто семь лет и старой архитектуры не существует в принципе, то смотреть не на что. Только на первый атомный ледокол «Ленин» на приколе. Культ которого в городе развит не хуже, чем культ Биг-Бена в Лондоне.

Здесь, в этой потрясающей северной природе с этими каменными суровыми скалами, с зажатым в черно-белом рубленом рельефе зеркалом свинцовой воды, с горбами мигрирующих подводных лодок, на этих поросших лесотундрой сопках можно было бы построить потрясающий по красоте город. Мужской. Настоящий. Красочный. Как это умудряются делать те же норвежцы. Но вышло как всегда. И главный город региона, столица российского Кольского полуострова, представляет собой все то же нагромождение страшных блочных коробок без следа архитектурной мысли или порыва к красоте.

Наши потомки, наверное, будут сильно удивляться людям, которые жили на этих землях лет за триста до них и умудрились утыкать целый континент одинаковыми безличными городами.

***

Камчатский краб массово размножился в Баренцевом море лет двадцать назад. Хотя завезли его с Дальнего Востока еще в середине прошлого века. И, как всегда случается при попадании в ареал нового крупного, более приспособленного к выживанию вида, это привело к нарушению экосистемы. Второе его название — краб-стригун. Жрет все подряд. Оставляет без пищи донных рыб. Популяция морских ежей и моллюсков уже уменьшилась. А стригун сейчас как раз вступил в период, когда популяция может начать размножаться по экспоненте. И привести к экоциду.

Наибольшие проблемы это доставляет Норвегии, краб-стригун мигрирует против теплых течений, идущих как раз оттуда. Сдерживать его численность Норвегия пытается увеличением вылова. В России же все как всегда — ровно наоборот.

Разговорились с одним человеком. Занимался тем, чем и должен заниматься рыбак. Выходил в море на лодке, закидывал сети и ставил ловушки. Делал свой малый бизнес. Но разве это допустимо — дать рыбаку возможность заниматься ловом в приморском городе? Выделить квоты, определить размер вылова, упростить до минимума лицензирование, урегулировать и упростить систему сбыта, налогообложения, минимизации ущерба и так далее, и так далее. В итоге произошло то, что и должно было произойти в стране, где отсутствует государство, — на человека завели дело по браконьерству. И стали сажать ровно за то, чем соседний Киркенес (город в Норвегии недалеко от Мурманска. — Ред.) развивается. Там — рыболовные туры на вылов краба. Здесь — уголовные дела за профессию. При том что, даже несмотря на браконьерство и усиленный вылов, популяция краба все равно растет. Лови не хочу.

Как следствие — полное отсутствие рыбного рынка, уход промысла в соседнюю страну, утечка людей из богатейшего региона, посадки и запредельные цены у сетевиков на то, что само ползает под ногами.

Поддержка малого бизнеса, говорите?

Ну-ну.

***

В порту, у шестнадцатого причала, стоит арестованный «Арктик Санрайз». Как-то он даже в арестованном виде выделяется среди всего остального. Не смотрится судно экологов здесь, посреди всеобщего уныния, принятого уже, по-моему, страной за национальную идею. Не дай бог выкрасить что-то в какой-либо другой цвет, кроме серого! Не дай бог сказать что-нибудь в защиту природы! Не дай бог, нам кто-нибудь что-то скажет! Трех дней не проживет, как известно.

Ярко-зеленое пятно с оранжевой полосой и радугой и чайкой на борту. Пришелец из другого мира. Такая раскраска — почти само по себе преступление. Желали странного. Здесь так не принято. Здесь — не надо выделяться.

© Аркадий Бабченко

В порт, конечно же, не попасть, и мы фотографируем «Санрайз» со склона близлежащей сопки, от памятника «Алеше». По борту ходят какие-то люди. Может, работает следственная бригада, может, эфэсбэшники, а может, и просто охрана.

В кадр все время попадает лошадь. Здесь же, на склоне, около помойки, у выезда из гаражей, на фоне арестованного ярко-зеленого судна с радугой на боку окруженные сеткой-рабицей дети занимаются конным спортом. Познают мир, так сказать.

Около СИЗО в машине круглые сутки дежурят гринписовцы. Говорят, что вот-вот арестованных экологов должны отправить в Питер, поэтому лишний раз раздражать ментов не стоит. Да и злые чекисты в последнее время из-за всей этой шумихи — жуть. Фотографируем забор, ворота, достаем самодельные плакатики с призывами вернуть свободу Денису Синякову, делаем пару кадров. Ментов стараемся не раздражать, лишнюю шумиху не устраивать. В журналистике, как в медицине, главное — «не навреди». Мы-то поорем и уедем, а им с этими злыми охранниками еще сидеть, а потом и на этап отправляться.

Но хороших кадров не получается, в объективе лишь унылый, выкрашенный все той же шаровой краской забор с мотками колючей проволоки. Надо сменить точку. Находим выше по склону заброшенный недострой. Лезем туда. Из окна фотографируем расстилающийся как на ладони СИЗО. Хотя здесь больше подходит слово «острог». СИЗО — это из области правосудия. А это… Серое, старое, осыпающееся здание с маленькими зарешеченными окошками, лай одинокой собаки, черно-белые сопки, колючая проволока, заложники из Европы, обвиненные в бреднях, порожденных воспаленным чекистским мозгом, православие, самодержавие и народность, деревянные бараки, каторга, Мертвый дом. Острог — как он есть.

И вот здесь, тайно фотографируя из окна заброшенного дома полицейскую комендатуру, в которой сидят взятые в плен мои коллеги, в районе деревянных бараков, около памятника советскому воину, я ловлю себя на мысли, что все это — какая-то пошлейшая партизанщина. На своей же земле.

А если учесть, что в Мурманск я приехал по приглашению вражеской «Беллоны», за сотрудничество с которой сажали эколога Александра Никитина и журналиста Пасько, а сам Григорий Пасько стоит сейчас рядом и фотографирует острог из соседнего окна заброшенного дома и все это больше напоминает войсковую операцию, а не работу журналиста в свободной стране, — то да, партизанщина как она есть.

Поскольку фотограф из меня никакой, время от времени срабатывает выставленная на автомат вспышка. Долго оставаться в здании мы не можем. Быстро отщелкиваемся, выходим на улицу и идем к машине, в которой только и чувствуется облегчение — отработали, не попались, полицейские с чекистами не прибежали, в подготовке побега не обвинили, шпионаж не шьют, снимки не удаляют.

Операция прошла успешно, все улыбаются.

***

По дороге в Заполярный останавливаемся у мотеля. Туалет, магазинчик, кафе, одиночные кабинки для ночевки. От Мурманска до Киркенеса двести километров, и здесь, на полпути, выпить чаю останавливаются многие.

Следом за нами приезжает туристический автобус. В салоне одни мужики. Оказывается — моряки. Едут в Киркенес, на свое судно, чтобы выйти в море за крабом.

© Аркадий Бабченко

Российские рыболовные суда в Россию разгружаться не идут. На работу мурманские мужики ездят в соседнюю Норвегию. А зачем? В Киркенес пришел, разгрузился и ушел. Чтобы только зайти в Мурманск, требуется два дня. Таможня, пограничники, ФСБ, прочая бюрократия. В итоге город с населением в четыре с половиной (!) тысячи человек производит и смысла, и продукции больше, чем город с населением в сто раз больше. Глядя, как русские мужики едут через границу за двести километров, чтобы там сесть на судно — наше же, российское, — уйти в море, потом вернуться и сдать улов в Норвегии, повышая ВВП соседней страны, вместо того чтобы ровно тем же самым заниматься у себя на родине… я никак не могу понять, как такое могло получиться. Как моя страна дожила до всех этих людей, которые способны только запрещать, только не пущать, только стращать. Только убивать любые начинания. Любой бизнес. Любой труд. Не дай бог в России создать успешное дело. Посадят и отберут. Да и не дадут тебе это сделать.

Самые красивые, самые новые здания Мурманска — жилой комплекс сотрудников ФСБ. Почти в центре. Как раз напротив порта. В котором стоит «Арктик Санрайз».

© Аркадий Бабченко

Хотя Мурманск совершенно не выглядит депрессивным или гопническим, ритм жизни тут ощущается вполне, и, как и в любом приграничном городе, где есть возможность бывать за рубежом, отношения в обществе здесь иные, чем в беспросветной континентальной глубинке. И все-таки люди отсюда уезжают. Уезжают массово. Пять лет назад население города насчитывало шестьсот тысяч. Сейчас — триста. Огромный плакат о продаже квартир в Москве и Питере висит прямо на центральном перекрестке.

При том что Баренц-регион — потрясающе богатое по ресурсам место.

***

Пограничный пункт между Россией и Норвегией выглядит на удивление современно. Даже изумляюсь. До тех пор, пока не узнаю, что и это здание строили тоже норвежцы. Впрочем, сама погранслужба работает на отлично. Быстро, вежливо, без проволочек, без хамства, без барства. Просто, приятно, по-человечески. Когда мы говорим, что опаздываем, и просим открыть еще одно окошко — тут же идут и открывают. На обратном пути мне даже говорят «здравствуйте», «пожалуйста» и «добро пожаловать домой». Что свобода перемещения животворящая с людьми делает…

Ну, про культурный шок писать не буду. И так всем все понятно. Тут — середина индустриального периода, там — информационное общество. Тут — закабаление, там — свобода. Тут — бедность, там — благополучие. Тут — темно, там — светло. В прямом смысле. А на российской стороне фонари есть только около заставы. Тут — пустые дороги, там — трафик. Тут ни одного домика и выжженная земля в приграничной полосе, там — первый же домик встретился сразу, в ста (!!!) метрах после КПП! И дальше домики уже не прекращались. Уровень владения территорией просто поражает.

Для жителей тридцатикилометровой зоны в обеих странах введен безвизовый режим. Русские ездят в Киркенес за памперсами. Норвегия ввела программу поддержки материнства, и подгузники продаются без торговой наценки, по себестоимости. В итоге подгузники в Киркенесе пропали. Поначалу норвежцы пытались запретить россиянам покупать подгузники, потому что и своим детям нужно, а тут эти русские скупают грузовиками, но потом решили, что нет — если свобода торговли, то свобода торговли для всех. Дикие люди. Нет чтобы разгромить овощебазу. Или зарезать на задворках пару российских моряков…

Норвежцы приезжают в Никель заправляться бензином.

Эта разница целей поездок отражает для меня всю разницу между «нами» и «ими». Мир двадцать первого века вкладывается в свое будущее. Мы — лишь перерабатываем свое прошлое.

***

На конференции по экологическому загрязнению, на которой присутствует и мэр Киркенеса, замечательная веселая женщина, еще один наш товарищ, Дмитрий Шевченко, координатор «Экологической вахты по Северному Кавказу», узнает, что на него составлен протокол об оскорблении сотрудника полиции. Шевченко был задержан сотрудниками ФСБ в аэропорту Краснодара, якобы в рамках предолимпийских контртеррористических учений. Пытаясь добиться основания задержания и обыска, послал «в задницу эту вашу эфэсбэшную Олимпиаду!». Теперь ему пытаются вменить оскорбление сотрудников полиции. Партизанщина и Кафка.

***

Когда живешь в полицейском государстве, на вещи начинаешь смотреть несколько под иным углом. В аэропорту провожает плакат «Наружка видна всем!». Не сразу понимаю, что речь идет о наружной рекламе. В моем мире наружка — это уже совсем другое.

Впрочем, лучшего слогана для страны Большого Брата и не придумать. Двое моих коллег сидят в остроге за профессию, случайный прохожий ходит под уголовным делом за профессию, мой коллега, с которым мы по-партизански фотографировали то, что фотографировать и так можно, три года отсидел за профессию, судно арестовано за профессию, порт стоит пустой, дома сотрудников ФСБ растут.

Наружка видна всем!

Помни.

© Аркадий Бабченко

Примечание от автора

Текст написан в рамках проекта Аркадия Бабченко «Журналистика без посредников». Суть проекта в том, что читатели сами решают, оплачивать или нет работу журналиста, в зависимости от значимости текста, его качества или просто симпатий непосредственно на авторский счет.

Как обычно, кто считает нужным, сколько считает нужным:

Яндекс-кошелек, номер:
410 011 372 145 462

Для пользователей WebMoney кошелек номер: 
R361089635093

Кому удобнее QIWI — номер: 
+7 916 503 13 73

В Сбербанке карта номер: 
4276 3801 0488 9691

Для пользователей MasterCard, VISA и Maestro карта номер:
4276 3801 0488 9691

Либо просто кинуть на телефон:
8 915 237 41 78

В PayPal пользователь babchenkoa1@gmail.com

Источник: colta.ru