По следам волка

Утро

На охоту Василий Винвыт собирался с утра, да все никак не мог собраться: все валилось из рук, сами руки тряслись, от давящей боли в висках, голова раскалывалась так, словно ее сдавливали стальными тисками… Последствия очередной пьянки. Вспоминать не хотелось. Васино лицо, опухшее и серое, больше похожее на кукольную маску актера традиционного японского театра временами искажалось кислой гримасой - сдерживать приступы тошноты и убийственной слабости давалось с большим трудом. По-стариковски  разогнувшись, Василий издал протяжный, стонущий выдох и с полузакрытыми глазами, замер. Голова гудела так, будто внутри нее тарахтела маленькая дизельная станция,  и так хотелось куда-нибудь спрятаться, забиться в щелку да провалиться в спасительный сон.  Но Винвыт всякий раз с усилием отгонял этот навязчивый шепот отравленного организма, отступить, расслабиться.  Еще вчера, когда казалось, все село погрузилось в омут повального пьянства, Василий, очнувшись после очередной попойки в чьей-то грязной квартирке среди груды пустых бутылок и валяющихся тел собутыльников, вдруг испытал  острую, непонятную  тоску по чьему-то светлому, чистому, тому, чего в этом, его мирке, нет. И вот сидя на грязном, в темных потеках полу, Василий Винвыт чувствовал, что  задыхается, нет, не от спазмов тошноты и оглушающей боли в висках – к этому он привык; нет,  ему казалось, что одуряющее зловоние исходит от всего: валяющихся тел, грязного, заваленного объедками стола, от темно-зеленых стен…и от него самого. Шатаясь, Василий перешагнул через тела, бутылки и, навалившись на дверь, вывалился на крыльцо. Свежий, морозный воздух ударил в голову, закружил, пульсирующая боль в висках отступила, Вася часто задышал, жадно заглатывая воздух, точно выброшенная на берег рыба.  Всё тело разом охватила страшная слабость и Вася мешком бухнулся на ступеньку, покрытую коркой, спрессованного грязно-серого снега.

Ночь. Мерцают равнодушные до всего звезды.  В густой синеве темноты угадывались силуэты домов, в некоторых, несмотря на поздний час, призывно светлели окна.  Откуда-то из глубины ночи доносились пьяные выкрики, мелькали чьи-то тени, кто-то пел, слышалась далекая  музыка. На морозе Василий протрезвел, от холода стали неметь пальцы, хотя на дворе март месяц, а мороз как в январе; зато успокоилась стучащая в висках боль и монотонный шум двигателя в голове, вроде как стал тише. Заныло в животе, запросилось наружу. Проскрипев стоптанным снегом,  Вася зашел за сарай, что чернел за домом и, сняв штаны, присел. Над темнеющей вдали полосой леса висел тонкий бледный серп месяца.

Возвращаясь обратно, Василий вдруг остановился, мотнул головой, как-то бессильно взмахнул руками и, привалившись к сараю, прижался лбом к холодной шершавой стене… В ночной тишине раздались странные звуки, не то рычание, не то глухое завывание. Собака, лежавшая калачиком возле сарая, подняла голову, и казалось, с удивлением прислушивалась. Василий, карикатурно вздрагивая всем телом, сполз по стене, обхватил косматую голову, сжался и – замычал, завыл странно каким-то звериным воем. Затихшее было село, на миг словно замерло, но через мгновение разразилось истеричным лаем и воем поселковых собак. Раздались окрики, гиканье всполошившихся сонных хозяев на перепуганных собак. А Василий, стоя на коленях  на снегу, раскачивался подобно маятнику и завывал, скулил, задрав к звездному небу, искаженное гримасой невыносимой муки лицо. И слышалось в этом вое-плаче такая тоска, такое отчаяние и такая безысходность, что становилось страшно и жутко…

Хлопнула дверь. Василий скосил глаз - на крыльце, пошатываясь, мочился прямо с крыльца младший брат Сергей. Вася отвернулся: видеть это было противно, хотя и он, частенько не утруждал себя  прогулкой до деревянного, полуразвалившегося туалета на краю села.

 - «Э-э, ты, чо? Куда собрался?».

Василий не ответил, лишь с рьяностью начал собираться, благо осталось лишь закрепить груз на нарте, да залить бак снегохода «буран». Рядом заскрипел наст.

 – «Слышь? Я это… «буран» возьму? Мы это самое…с пацанами  покатаем девчонок. Ты ж это, обещал вчера!».

Василий обернулся. Младший брат пьяно, по-идиотски улыбался, из-за рта с остатками жёлтых, еще не выбитых зубов дурно несло спиртным перегаром. На нем был только засаленный,  грязный бушлат, накинутый прямо на голое тело, черные спортивные штаны безобразно пузырились на коленках, на ногах старые  рваные кроссовки. Василий молча повернулся к снегоходу, отвинтил крышку бензобака и начал заливать бензин.

– «Э, ты чо? Опух? За базар не отвечаешь?!».

От тычка в спину Василий качнулся, бензин выплеснулся на бензобак. Вася поставил канистру, не спеша, развернулся, и в этих медлительных движениях чувствовалась угроза: Василий слыл в селе крутым парнем, с которым лучше не связываться.  Но Сергей, младший брат, наглый и задиристый юнец, считал, что поступает правильно, по «понятиям». Он относился к тому несчастному поколению, на котором окончательно «протянула ноги», агонизирующая, уродливая  интернатская система воспитания. Оторванные от родного дома с ранних лет и брошенные в клетки интерната, дети не принимали «дом благих намерений», где все происходящее напоминало непонятное театральное представление о «счастливом детстве», поставленное каким-то сумасшедшим режиссером.  Чужие люди, похожие на кукол с неживыми лицами, скучно и заученно рассказывали и показывали, как надо жить в этом ненавистном доме, чтобы жить в правильном и цивилизованном мире кукол. Но между детьми и воспитателями незримо крепла глухая стена отчуждения и равнодушия - и дети жили в «своем» мирке с его примитивными представлениями о жизни. Появилась «новая порода» людей – «интернатские». Слабовольные, не имеющие ни сил, ни знаний бороться за место под солнцем, они так и остались в привычном «своем» мирке и подобно бродячим псам на помойках вели нищенский образ жизни. Но все же силен человек! И находилось немало бывших «интернатских», которые состоялись как личности и вышли в люди, решительных и волевых.  Но многие так и оставались в образе бездомных псов, проживавших  жалкий, паразитный образ жизни.  К  таковым относился и младший брат Василия.

От резкого и сильного удара, что аж голова запрокинулась, Сергея отбросило на крепкий как бетон наст. Через некоторое время тело его шевельнулось, закряхтело и с усилием, встав на четвереньки, младший братец Василия громко и протяжно застонал: - «И-и-ы-ы-х-х! Су-у-у-ка-а.… О-ох, и су-у-ка!!!»  Василий же с каким-то буддистским спокойствием смотрел на своего корячащегося  брата. Ни раздражения, ни злости, ни прежнего презрения вперемешку с брезгливостью и чувством стыда – ничего не испытывал по отношению к младшему брату, разве что горечь по какому-то давным-давно  утраченному чувству….

 

Детство.

Когда-то, в далёком детстве, они часто играли вместе, там, дома, в тундре. Их родители, потомственные оленеводы, много работали в стаде и Василий, как старший сын, ранних лет начал помогать своему отцу пасти оленей. Но время для игр хватало! Целая ватага ребятишек с раннего утра до позднего вечера находила и придумывала интересные игры, развлечения. Однажды они обнаружили, что дядя Миша, человек с мощным торсом и могучими руками, пришел с дежурства и оставил карабин возле палатки. Карабин оказался тяжелым для еще слабых мальчишечьих рук, но желание «бабахнуть» было неистребимо.…   Ухватившись вдвоем за карабин, Василий и Сергей, под восхищенно-завистливыми  взглядами малышей, направили оружие в сторону железной печки, стоявшей возле палатки. Василий нажал на курок.… Со страшным, оглушительным грохотом прогремел выстрел, к испуганному изумлению ребятни. Из палаток и яранг с криками полезли кучи перепуганных взрослых. Толпа ребятишек бросилась врассыпную. Убегавшего Василия, настиг дядя Миша, тут же подоспел дико орущий отец с тяжелым солдатским ремнем… Побитый, в слезах Василий проходил мимо грузовой нарты, когда из-под нее выглянуло толстощекое, с блестящими глазенками-бусинками личико. Это был Сергей. Он весело смеялся.…  А возле продырявленной печки стоял дедушка и громко ругался, грозя хулиганам кривой палкой, служившей старику тростью. Несмотря на хитрость и изворотливость младшего брата, Вася всячески опекал его, защищал от гнева родичей и агрессии сверстников, не любивших «подлого» Сергея. Все же у него было доброе сердце мальчика. Однажды он отобрал у щенка птенца кулика. Птенец – серый, пушистый комочек на тонюсеньких ножках – был сильно помят и почти не шевелился, только открывал круглые глазки и тут же закрывал.  Сергей принес птенца домой и недалеко от яранги, возле ручья, соорудил «гнездо» для несчастного. И через каждые полчаса бегал «кормить» его пойманными комарами и мухами. Но птенец не прикасался к  комарам, мухам, заботливо сложенных перед ним Сергеем, только приподнимался и тонко попискивал.  Обеспокоенный его состоянием, малыш помчался в ярангу за аптечкой. Когда мальчик, нагруженный бинтами, пузырьками с «зеленкой», «йодом» и прочими лекарствами, бежал к «гнезду», то увидел, как оттуда взлетела большая белая чайка: в ее клюве бессильно болтался серый комочек с тоненькими ножками. Сережа бросил ношу и с пронзительным криком бросился за белой птицей. Маленький мальчик бежал за большой белой чайкой, спотыкался, вскакивал и снова бежал с криками, бросая камни, ветки….  Вернулся он поздно вечером, когда красное солнце почти скрылось за горизонтом, залив небосклон ярко-алым цветом с черными лезвиями облаков. Он уже не плакал, но опухшие влажные  глаза и следы дорожек на щеках, говорили о бурном переживании гибели серого комочка с тоненькими ножками. Пнув по дороге, взвизгнувшего щенка, Сергей зашел в ярангу, но есть ничего не стал, к удивлению бабушки, лишь выпил кружку чая  и лег, отвернувшись к стенке.

С тех пор мальчик возненавидел чаек, и если какая-нибудь из них пролетала рядом, то обязательно ей вдогонку  летели камни, палки. Бабушка не раз поругивала мальчика, говоря, что нельзя обижать птиц без нужды, иначе духи могут разгневаться и жестоко наказать, но камни и палки с завидным постоянством продолжали кувыркаться в воздухе. Через некоторое время, вооружившись рогаткой, сделанной после долгих нудных упрашиваний дядей Мишей, Сергей стал уже целеустремленно охотиться за «врагами» – чайками - и лишь только неумелость стрелка, да отличная реакция спасала птиц. Но однажды это случилось: упрямому мстителю удалось подстрелить чайку, но вместо восстановленной справедливости и торжества над поверженным врагом, новое потрясение…  Возвращавшего с рыбалки Сергея, на которой мальчик вновь вел бесконечный обстрел стай птиц, озарило – он выбрал из кучки рыб самую маленькую и положил на видном месте, а сам спрятался недалеко. К рыбке почему-то никто не подлетал, хотя чайки время от времени пролетали над ней и спрятавшимся рядом мальчиком. Устав ждать и злой на «тупых» чаек, Сергей уже собрался встать, когда рядом с рыбешкой села чайка. Это была совсем молодая чайка, еще в сером оперении, в отличие от белых взрослых птиц. Она торопливо подошла к рыбке, несколько раз оглянулась, словно удивлялась, почему  другие не обращают внимание на легкую добычу. Сергей замер, боясь неосторожным движением вспугнуть птицу, затем стал медленно поднимать рогатку… Рука с рогаткой уже начала мелко трястись от напряжения и Сергей с выдохом отпустил сильно натянутую резину. Чайка, услышав хлопок, подпрыгнула и взмахнула крыльями, но тут же сломившись, рухнула на землю. Сергей не веря удачи, приподнялся  и секунду другую смотрел на бьющуюся птицу, но потом бросился к ней с торжествующим улюлюканьем. Подскочив к подбитой птице, он остановился в нерешительности: раскрыв массивный, желтый клюв и приняв угрожающую позу, чайка приготовилась принять последний в своей короткой жизни бой. Но Сергей вызов не принял, а стал бегать, скакать вокруг чайки и с криками кидать в нее камни, палки. Увертываясь от камней, юная чайка, грозно крича, бросалась на врага, но мальчишка со смехом отскакивал в сторону. Отогнав в очередной раз своего мучителя, чайка сильно хромая и волоча крыло, дошла до воды и поплыла. Сергей, с улюлюканьем начал швырять в нее камни, но чайка отплыла уже достаточно далеко. Тут вспомнив о рогатке, мальчик принялся торопливо собирать камешки в карман, дабы иметь под рукой метательные снаряды. Истошно завопили стаи чаек, сбиваясь в плотную кучу. По светлому галечному берегу заскользила быстрая тень. Мальчик поднял голову. Над речкой, снижаясь плавными кругами, скользил огромный, темного цвета орлан-белохвост. Он кружил над раненой чайкой. Та, чувствуя смертельную опасность, металась по реке. Орлан стремительно спикировал на жертву.… В очередной раз, с трудом увернувшись от когтей крылатой смерти, чайка вдруг кинулась в сторону Сергея. Но тот заворошенный развернувшейся перед ним драмой, попятился. Орлан настиг чайку почти у берега, в нескольких метрах от испуганного человечка, схватив ее когтистой желтой лапой. Чайка дергалась и пронзительно кричала. Хищник ударом мощного клюва прервал мучения несчастной чайки и, расположившись недалеко от Сергея, принялся рвать добычу. На мальчика он почему-то не обращал внимания, лишь раз скользнув по нему своим пронзительным взором. При этом Сергею показалось, что в круглых, темных, немигающих глазах «орла» промелькнуло презрение.…  По каменистому берегу и над речкой кружась, полетели белые перышки. Одна из этих белоснежных перышек опустилась на лицо мальчика и щекатнув по лицу, полетела, беззаботная, дальше. Громко заревев, Сергей побежал домой.  Маленький мальчик бежал с плачем по тундре, а вслед ему летели и кружились  белоснежные перышки.…

Когда через день они с братом Васей проходили через это место, то наткнулись на останки чайки. Собственно от чайки остались лишь голова с шеей, крылья да обглоданный хребет.  Василий, скользнув по ним равнодушным взглядом, пошел дальше. Через некоторое время сзади послышался тяжелый топот. Обернулся: его догонял Сергей и в руках он держал за крыло жалкие останки чайки.

– «Выброси! Дурак что ли?!» – прикрикнул Василий, но Сергей наотрез отказался расставаться со своей ношей.

– «Чокнутый какой-то», - Василий пожал плечами и побрел дальше.

– «Сам чокнутый!» – огрызнулся Сергей. Так и шли они до стойбища, переругиваясь.   

– «Что  это за дрянь ты принес?» – встретил их отец.

– «О, чайку добыл? Охотник! А чего она такая странная? Уже съел по дороге?» – засмеялся дядя Миша, младший брат отца Сергея и Василия.

– «Хватит вам! Идите есть», - вышла бабушка. Мужчины, переговариваясь, вошли в ярангу.

 – «Зачем принес ее?» – спросила бабушка, щурясь от лучей заходящего солнца.

– «Похоронить хочу», - буркнул Сергей, продолжая держать за крыло мертвую чайку.

– «Она погибла из-за тебя?» – и, не дожидаясь ответа, предложила: - «Похорони ее, вон там, на холме, где ручей».

Сергей похоронил чайку рядом с «гнездом» птенца кулика. С тех пор Сергей постоянно навещал «кладбище» и всегда клал что-нибудь съестное: галетку, конфетку или кусочек вяленого мяса (это для чайки). Однажды, увидев, как пастухи оставляют на могилах умерших  вместе со щепоткой чая, переломленные надвое сигареты, утащил у дедушки пару сигарет и побежал к ручью. Переломив сигареты, аккуратно положил между могилкой чайки и «гнездом» кулика. Поразмыслив, вытащил спичечный коробок, но там была только одна спичка. Поколебавшись, Сергей переломил спичку и положил к сигаретам.

– «Поделитесь! Теперь вы – братья!» – важным голосом произнес Сергей, затем выпрямился и, оглянувшись по сторонам, тепло улыбнулся. На душе у него стало светло и уютно, как будто он обрел самых лучших друзей в этом мире. На следующий день Сергея отправили за водой к ручью, и он как обычно завернул к «захоронению» и… застыл ошеломленный: «священное место» было разорено! «Гнездо» раскидано, а вместо могилы – ямка. И вся земля вокруг утоптано маленькими собачьими следами….   

Обитатели стойбища уже собирались ужинать, как снаружи раздались дикие крики, ругань и отчаянный визгливый вопль, судя по всему собачий. Перед повылезавшими людьми предстала трагикомичная картина: между палатками, ярангами, нартами с грузом с невероятной скоростью носился щенок, за ним с палкой в руке гнался Сергей. Мальчика было не узнать: красное как помидор лицо, искаженное гневом, искривленный рот с оскаленными мелкими  зубами…. С криком он наносил удары, но каждый раз промахивался, отчего еще более разъярялся и уже не кричал, а пронзительно визжал. Щенок, не менее истошно визжа, увертывался от свистящих над ним взмахов, резко свернул в сторону, обманув противника и помчался в тундру. Сергей рванул было за ним, но тут его перехватили сильные руки дяди Миши:

- «Остынь, парень!»

– «А-а, отпусти!!! Я убью его! Гад! Ы-ы-и!» – вырывался Сергей, но его крепко держали.

– «Чего это он? Совсем сдурел?» – недоумевал отец: - «Этак, он всех собак перебьет!»

– «Да это он из-за могилок своих бесится! Собаки, наверное, разрыли их,» - сказал Василий, прихлебывая из кружки чай и добавил, обращаясь к младшему брату: - «Дурила, нашел из-за чего психовать».  

– «Сам псих!» – замахнулся на него рыдающий Сергей, но бабушка, схватив его за руку, повела в ярангу, поглаживая по головке и что-то ласково шепча ему на ухо.

– «Ничего, вот скоро в интернат поедет, там быстро ума наберется», - сказал отец и, закурив сигарету, обратился уже старшему сыну: - «Подежуришь сегодня с дядей вместо Федора Семеновича. Приболел он». Вася молча кивнул. Уже стемнело, лишь на горизонте, между небом и землей полыхала огненная полоска. Подувал прохладный ветерок. Скоро осень. Потом  зима, весна, лето и снова осень….

За три дня до отъезда Сергея в интернат умер щенок. Он заболел «чумкой» и все дни до самой смерти лежал под санями, судорожно вздрагивая всем телом, временами жалобно поскуливая. Сергей все время трогательно ухаживал за заболевшим щенком, приносил воду, кусочки мяса, однако песик ни к чему не притрагивался, лишь взглядывал на мальчика печальными глазами и тут же закрывал их, тяжело дыша. Вместе с зоотехником Петровым сделали укол, но, несмотря на тщательный уход и заботу, щенок скончался. Мальчик похоронил щенка рядом с могилкой чайки и «гнездом кулика». Сережа не плакал, был серьезен, молчалив и весь вечер до полного захода солнца просидел на холме. Маленькая фигурка неподвижно сидела рядом с могилками, а на горизонте тихо угасало зарево заката.… На следующий день Сергей вместе с другими ребятишками улетел в интернат. А к вечеру погода изменилась: откуда-то наползли тучи, задул холодный ветер, нудно и надолго закапал мелкий, моросящий дождь. Стало неуютно, тихо, словно вместе с детьми улетело что-то светлое, радостное, теплое и недосказанное… 

 

Сон.

Натужно затарахтел двигатель, закашлял сизыми, змеистыми выхлопами, затем успокоено забормотал на ровной ноте, Василий внимательно прислушивался к рокоту снегохода, но мотор работал слажено и четко как здоровое сердце. Василий невольно улыбнулся: этот «буран» был предметом его гордости и личной победы. Он выиграл машину три года назад на оленьих гонках.  Даже вечный соперник отца, фаворит гонок, Илья Рольтыргин, признал сквозь зубы победу молодого оленевода. Завистливые языки утверждали, что это заслуга не Васьки, а его отца, знаменитого в прошлом гонщика. Что это он подготовил сынку спортивных оленей, а тот всего лишь сел да поехал. Но Вася не обращал внимание на  завистников, да, отец помогал ему, учил, советовал.  Все через это прошли, на то он и отец, чтобы передать сыну то, что знает. Еще раз осмотрев поклажу, сани, Василий  мягко тронулся с места постепенно набирая скорость и уже на окраине села нёсся на «всех парусах». Вслед ему неслись обрывки брани младшего брата, но для Васи это было не более чем лай собачонок. У крайнего дома сбавил скорость и оглянулся: Сергей все стоял на четвереньках и смотрел ему вслед, издали он напоминал скрюченную, больную собаку….

Вокруг, куда ни глянь, голые, белые сопки да сопки, тянутся  и тянутся без конца и края, да бескрайнее, нежно-голубое небо, ни единого облачка. Вот так уже три месяца держится морозная погода. А по ночам небо полыхает разными цветами, фантастическими волнами бушует северное сияние, а звезд-то сколько! Яркими кострами мерцают и мерцают среди черного безмолвия.  

С прошлого года разом обрушились несчастья. Из-за нерадивости дежуривших пастухов ушло за «дикарями» стадо оленей. Вернуть не смогли. Вся бригада разом стала безработной. Отец Васи и Сергея не пережил трагедии, умер. Вслед за ним скоропостижно ушли в  верхний мир дед с бабушкой. После страшного запоя застрелился дядя Миша, оставив жену с двумя детьми на руках. Василий устроился было в соседнюю бригаду, да через несколько месяцев ушёл – не сложились отношения с бригадиром. С тех пор перебивался случайными заработками в селе, иногда охотился, ставил капканы, а что попадалось, продавал. Этим и жил. Постепенно стал спиваться.  Жизнь стала однообразной, серой и простой до примитивности. Она измерялась временами запоя и днями, когда нечего было пить. Это были ужасные, мучительные дни, в такие дни чувствуешь себя как рыба, выброшенная на берег.  И часто в такие «сухие» дни от нечего делать запоем читал всякие книги, начиная от дешевых детективов и кончая какими-то романами. Но больше всего ему нравились книги о других странах, народах  и удивительных племенах с удивительными обычаями. Зато когда появлялось спиртное и собирался разный люд на выпивку, то Василий блистал «ученостью», развлекая компанию прочитанными историями. За что получил прозвище «оракул».   

Тянется змейкой снегоходная дорога, извиваясь среди бугров и холмов, по сторонам проплывают белые сопки, мелькают заросли кустарников. Ни души, ни движения, даже следов зверей ни видать. Один на белом свете... Василий ехал уже два часа, осталось еще примерно полчаса и там, в небольшой долине стоит палатка. Там она еще с осени, когда они с Сергеем рыбачили до появления шуги.  Снега в этом году много, с осенней поры навалило, потому, видать и зверья мало. Василий убаюкивал чувство вины, ведь, если на то пошло, то он просто ленился проверять расставленные капканы, последний раз ездил, наверное, недели три  назад. Теперь капканы засыпало снегом, искать придется. Василий, представив всю малоприятную процедуру, глубоко, страдальчески  вздохнул. Ну ничего, за то здесь на природе, в тиши-глуши, можно прийти в себя, принять человеческий вид и все такое, хорошее…

Жарко полыхает огонь в печке, веселый треск поленьев и ровный гул пламени. В палатке тепло. Лежа на мягкой оленьей шкуре, Василий курил и смотрел на огонь через приоткрытую дверцу железной печурки. На разомлевшем лице блаженная улыбка. Над кружкой с горячим, крепким чаем тонкими изящными кольцами клубился пар. А еще рядом стояла почти полная бутылка разведенного спирта. Здесь он чувствовал себя вполне счастливым человеком. Неприятные мысли, заботы как будто испарились. Интересно все же, а что такое счастье? Кто этот, счастливый человек? Тот, у кого есть всё или который добился всего? А дальше что, если есть всё? Тупик… Странные мысли, странные думы. Так что же это, счастье человечье? Для чего живем.  А я? Был ли счастлив? Наверное, все же был. В детстве.

Тут громко щелкнуло в печи, из чуть приоткрытой дверцы вылетели три искры и тут же погасли. Василий вздрогнул от неожиданности, горячий чай выплеснулся из кружки и болезненно обжег пальцы. О чем это предупреждает огонь? Неужели мысли понимает? А, суеверие бабушки. Василий допил чай, отставил с печки чайник и, откинувшись на шкуру, со вздохом прикрыл глаза. Бабушка, бабушка…  Что она рассказывала про огонь? Он – живой… предупредит, подскажет. В нем живет человечек или дух огня… Не помню. Пурга в голове. Как спать хочется…. Как там Сергей? Совсем опустился….

…Василий посмотрел под ноги: снега не было, вместо него, мягкий, пушистый  разноцветный ковер изо мхов и лишайников. Поднял глаза и…зажмурился – какое яркое солнце!  Василий, щурясь и закрываясь ладонью от ярких солнечных лучей, осматривался по сторонам. Весна пришла в тундру! Как она прекрасна! Такие яркие краски! Никогда не замечал, что наша тундра такая…красавица. И вокруг так знакомо будто вернулся в родные с детства места… Сопки с круглыми, аккуратными вершинами, а вот и гора с горбинкой и острой скалой! Кажется гора «Палец». А вон и речка, рядом ручей…. Что это? Василий внимательно присмотрелся: там, возле ручья стоят…яранги, рядом суетятся какие-то фигурки.

– Идём к ним. Они уже ждут нас, – раздался рядом чей-то низкий голос. Василий кивнул: - Да, нас ждут. Давно ждут. Он улыбнулся, провел рукой по волосам и, повернувшись на голос, хотел что-то еще сказать, но слова застряли в горле, ужас железными тисками сжал сердце...  Перед ним маячила какая-то неясная, с  расплывчатыми формами, темная фигура, а в глубине черного провала то ли капюшона, то ли шапки светились желтоватым отсветом чьи-то глаза….  Оцепенев от ужаса, Василий пытался закричать, но горло словно сжала чья-то сильная когтистая рука. Вася отшатнулся назад, пронзительный крик вырвался из онемевшего горла  и… проснулся. Сон! Черт подери, ну и перепугался…  Выбравшись из кукуля (меховой спальный мешок), сел на шкуру, в палатке было холодно, печь давно уже остыла. Просунув голову наружу, вдохнул свежий морозный воздух. Уже светает.

Тонко засвистел чайник, выпуская клубы горячего пара. Василий отставил вскипевший чайник в сторону и бросил в кружку два кубика сахара. Из головы все не выходил этот странный сон. Какое-то тревожное ощущение. Что бы он мог значить? Бабушка обязательно взялась бы его толковать. Да, по этой части она была мастак. Предвидела несчастье…. Другие не верили, смеялись. А может просто, как говорится роковое стечение обстоятельств. Пора собираться.

 

Волк.

Солнце светило ярко, но не грело. А вокруг такая красота! Снег так и искрится, точно усыпан бесчисленными крохотными драгоценными камнями, деревья в снежных одеяниях отбрасывают  в причудливых формах синеватые тени. А небо-то какое! Синее, синее…до бесконечности.  Ага, раз небо погустело красками, то, видать, погода изменится. Мороз сегодня не сильный. Василий оглянулся назад и поморщился: сани, прицепленные к снегоходу, так и бросались в глаза своей пустотой. Потянуло на лирику, а сам голый! Раньше, нет-нет да в один капкан кто-нибудь попадется и неважно, соболь ли, росомаха или лисица. Во всяком случае, не возвращался пустым. А сегодня не то, что горностай облезлый, даже следов не было рядом! Действительно, невезуха полная.  Осталось проверить еще два капкана, самых дальних, в распадке на росомаху насторожил. Если уж и там нет…. А, плевать! Нет, так нет. Живы будем, не помрем! Налив в кружку еще горячего сладкого чая из импортного термоса, Василий осторожно отпил глоточек, поставил кружку у ног и с наслаждением закурил сигарету.  В прошлый раз, когда проверял капканы, попалась молодая лисица, маленькая такая лисичка с отличным мехом. Живая еще была. И когда эта лисичка увидела его, то…заплакала! Ну, совсем как человек. Тогда долго не решался убить ее…. До сих пор помнится.  Говорят будто примета плохая…. Пора уже, а то скоро темнеть начнет. Солнце, желтым теннисным шариком, зависло над горизонтом. Вечереет.

Василий, приподнявшись и опираясь коленом на сидение «бурана», внимательно вглядывался вперед. Дороги почти не видно, снегом замело, сугробы сплошь и рядом. Откуда столько снега? Последний снегопад был месяца три назад. Видать, с гор надуло. Натужно завывая, снегоход  вскарабкался на невысокий, но с крутыми склонами пригорок подножья горы.  Вон там, у старой, невысокой лиственницы с искривленным стволом поставлены два капкана. Это последние. Рядом еще поваленное дерево лежит, трухлявое. Осенью в этом месте были добыты два оленя, рогачи. Вот на их останки и поставлены капканы. Славная была охота. Тогда, помнится, стояли теплые и ясные сентябрьские дни. Тундра в это время была как всегда красочной и притягательной своей хрупкой, недолговечной осенней красотой: ярко красные и нежно-желтые листья кустарников и вечно зеленые заросли кедрового стланика на фоне сиреневых сопок с белоснежными вершинами. Василий даже улыбнулся, вспомнив те приятные и веселые дни.  Тогда он вышел  на охоту рано утром, но день начался неудачно, за все время  наткнулся лишь на одну свежую тропку оленей. Набродившись по горам, махнул рукой и отправился домой. И вот расположившись отдохнуть на пригорке посреди полянки-пяточка среди зарослей кедрового стланика, стал по привычке разглядывать окрестности. Оленей он увидел неожиданно, наткнувшись на них, когда  скользил  многократно увеличенным биноклем взглядом пораскинувшейся перед горой тундрой.   Впереди шел могучий бык с огромными рогами, второй с рогами поменьше, но тоже  довольно крупный  самец. Быки шли не спеша, поминутно останавливаясь покормиться, иногда сильными, размашистыми движениями били по кустам своими огромными, ветвистыми рогами словно пробовали силу на воображаемом противнике. Опустив бинокль, Вася вдохнул и стал тихо, неслышно выдыхать воздух, стараясь успокоиться. Вот это удача! Рассчитав предполагаемый путь оленей, Василий устроил засаду: если все верно, то рогачи пройдут всего десятке метров от него. Олени вышли чуть дальше, и их плохо было видно из-за зарослей кедровника. Вася, подхватив старый дробовик, мелким, но быстрым шагом, искусно прикрываясь зарослями кедрача, обогнал оленей и замер у куста ольхи перед небольшой полянкой….   Первым вышел старый бык. Шли спокойно, не спеша. Старик остановился и, чуть наклонив голову с могучими рогами, стал почесывать толстую шею об корявый ствол лиственницы. Его товарищ вышел вперед и начал было пастись, но вдруг замер, резко поднял голову и застыл в напряжении. Его влажные, широкие ноздри раздувались, трепетали…. В этот момент Василий выстрелил. Молодой рогач рухнул как подкошенный. Старый бык побежал в сторону. Грохнул второй выстрел. Олень дернулся, над спиной взметнулись шерстинки, осел на задние ноги, бросился в сторону, другую….   Василий, убедившись, что первый, молодой рогач мертв, двинулся к подранку.  Старый бык хрипел, с губ капала кровавая пена, он силился встать, но задние ноги беспомощно скользили по земле.  Василий приблизился к поверженному зверю, рука привычно легла на деревянную рукоять ножа, но тут юноша  засомневался.  Больно здоров и силен был рогач. Это тебе не мелкие домашние олени.  Тут умирающий бык увидел его: с красными, выпученными  глазами и кровавой пеной на губах, с хрипом бросился он на врага, но  споткнулся и с размаху  зарылся мордой в землю.  Растерявшийся от такого напора, Василий попятился. Бык из последних сил порывался достать врага - ревел от ярости, поднимался, тянулся, но с каждым разом падал. В конце концов силы оставили его и олень, вздрагивая всем телом, медленно завалился набок с глухим хрипением….

Еще не доезжая до старой лиственницы, Василий  насторожился: на дереве сидели два огромных ворона.  Значит, кто-то попался в капканы. Вася громко выругался в адрес черных птиц -  эти мерзкие создания имели обыкновение портить добычу охотников. И за что предки почитали этих воришек?   Осторожно, на самом малом ходу, подъехав к  дереву, Василий остановил снегоход в нескольких метрах от сугроба рядом с деревом. Так и есть! Что-то темнело за белым бугром. Лежит неподвижно, да ещё плохо различимо в снегу. Росомаха? Нет. Это что-то гораздо крупнее и светлее цветом. Волк!!! Василий отпрянул в сторону и сдернул со спины карабин. Никакой реакции. Сдох, что ли? Замерз, наверное. Надо зайди со стороны. Вот он. Лежит. Какой здоровенный! Башка не меньше медвежьей! Вот это удача!  Василий от волнения,  то и дело вытирал, то губы, то нос, то ощупывал затвор карабина, не замечая,  щемящего холода стали. Волка он  добывал один  раз в жизни и то его смертельно ранил возле стада покойный дядя Миша, а он лишь добил подранка. Наконец решился и стал осторожно подходить, с карабином наготове и готовый к любым неожиданностям.  Не шевелиться. Может и в правду сдох? Замерз, поди. Выстрелить для верности? Патроны жалко. Еле выпросил пять штук.  Надо бы палкой проверить. Василий с трудом выломал сухой, но крепкий сук и снова приблизился к сереющей фигуре в снегу. Поколебавшись, отломил щепку и бросил в волка. Никакой реакции. Видать и в самом деле мертв. Осмелев, Василий передвинулся еще ближе и ткнул в волка палкой…. Хрясть! И расщепленная палка отлетела в сторону. Взметнулась в снежном облаке серая молния - и огромный клыкастый капкан клацнул буквально в сантиметрах от Васькиного горла. Василий, инстинктивно откинувшись назад, рухнул на спину и тут же откатился в сторону. В тоже мгновение по ушам оглушительно ударил яростный  рык разъяренного зверя, перешедшее в хриплое рычание. Вскочив на ноги и подхватив карабин, Василий торопливо  поймал  зверя на прицел.  Руки дрожат, истерично дергается  мушка карабина. Грохнул выстрел. Мимо. Так, так….  Надо успокоиться!  Волк в капкане. Да, если бы не капкан что удержал зверя, то точно бы валялся с разорванным горлом. Чуть не достал! Урод вонючий!!! Чуть не убил меня!  Василий почувствовал наполняющую сердце  чувство жгучей ненависти к этому серому зверю за пережитый ужас, за попытку убить его, человека! Вот была бы нелепая смерть! На этот раз Вася тщательно прицелился, но медлил с выстрелом – его гипнотизировали спокойные светлые глаза волка. Да, да, именно спокойные. И этот оскал с длинными клыками и пузырящей кровавой пеной на дергающих губах. И это глухое, угрожающее рычание. Казалось, будто волк насмехался над ним: эти спокойные, насмешливые глаза, этот оскал как ухмылка, это рычание похожее на кашляющий смешок!  Волк не боится его! Он смеётся над ним! Он увидел жуткий страх в глазах извечного врага! Каким ничтожным и глупым оказался этот жалкий двуногий зверёк, наводящий ужас на обитателей тундры.  Волк знает, что умрёт. И потому встречает смерть как настоящий волк – глаза в глаза и улыбка-оскал на окровавленных  губах.

– Смешно?! Да?! – зловеще прошипел Вася и, поймав в прицел голову волка, нажал на спусковой механизм. Б-Б-У-У-Х-Х!!!  Огромная волчья голова дернулась - и зверь опрокинулся на снежный наст, дергаясь в конвульсиях. Василий, подойдя ближе, еще раз выстрелил почти в упор  в окровавленную волчью голову.  Отойдя в сторону, достал сигареты и нервно закурил. Оглянулся на волка. Тот уже затих, вытянувшись во весь свой огромный  рост, лишь на морде застыла все та же волчья ухмылка. Хы, надо же чуть не загрыз!  Но шкура отличная! Все обошлось, остальное дело техники и теперь можно обдумать как бы «загнать» шкуру подороже. В предвкушении предстоящего торга и последующего за ним «пиршества», у Василия аж потекли слюнки и он довольно заулыбался. Теперь он не злился на волчару, наоборот, был даже благодарен за предоставленный экстрим.  Будет чего рассказать за столом!  

Теперь можно и отдохнуть. На стремительно темнеющем небосклоне уже замерцала первая звезда. Темнеет быстро. И мороз крепчает. Василий подошел к снегоходу, достал из рюкзака термос и мешочек с едой. Приподнял сидение, покопавшись внутри, извлек бутылку. Холодная. Разведенный спирт. Специально приберег на такой случай. Правда, неполная, но ему-то хватит.  Водка, конечно лучше, но, как говорится, что имеем, то и ценим. Расположившись на сидение снегохода, стал неторопливо есть,  время от времени  опрокидывая в рот порции жгуче-ледяной жидкости и запивая горячим чаем. Уже совсем стемнело, а луна  только-только показалась над черной линией горизонта и будто задумалась на одном месте.   Василий  смотрел на белый лунный лик и… улыбался.  В его захмелевших, влажных глазах отражался лунный свет, а губы то беззвучно шевелились, то застывали  в загадочной улыбке. Василий пел напевы, когда-то слышанные им в таком далеком детстве. Когда-то они, дети, после сытного ужина, ныряли со смехом в теплый кукуль, а  разомлев от тепла и сытности, незаметно засыпали  под тихие и грустные напевы бабушки…  Вот и сейчас стало тепло, как будто снова маленьким ребёнком нырнул в меховой спальный мешок,  чувствуя приятное щекотание мягких шерстинок, а убаюкивающие тихие бабушкины напевы незаметно уводят в мир снов….

 

Встреча.

Василий открыл глаза. Странно. Где я? Темно-то как. А где луна? Сколько проспал?  Что-то  твердое больно давило на спину. Сидение снегохода. Приподнялся.  Странно: холод не чувствовался.  Тут  тихо, но отчетливо  щелкнуло где-то позади. Вася медленно обернулся на звук - и замер в изумлении: за снегоходом, в метрах десяти горел небольшой костер, над которым  кружились в  стремительном танце огненные искорки, но главное – это темная, нечеткая фигура у костра. С неким подобием капюшона эта таинственная фигура  напоминала монаха и в тоже время призрака из какого-нибудь зарубежного фильма.  Васе показалось, что где-то он уже видел этого таинственного незнакомца, но вот  где не мог припомнить. Кто это? Откуда он? Что здесь делает? Вася лихорадочно, почти в панике, искал ответы на вопросы. Оленевод? Охотник? Заблудился или это его участок? Но здесь чужих нет, и этот участок покойного дяди. Оленеводы сейчас очень далеко отсюда. Очень далеко. Скорее всего, этот человек – чужак, и он издалека.  Но что-то чудилось в нем не то,… что-то …необычное, нечеловеческое что ли. Прошло достаточно времени, прежде чем  Василий осмелился шагнуть в сторону незнакомца. Окликнуть его? Однако Вася не решался, словно боялся вызвать этим нечто непредсказуемое и опасное…. Осторожно приблизившись к костру, остановился на безопасном расстоянии. Чувство смутной тревоги не покидало. В другом случае он только обрадовался путнику, но здесь что-то было не так. Но что?

- Чего боишься? Тебе уже нечего бояться, - глухо сказал незнакомец, не глядя на Василия.- Теперь все позади, садись, поговорим. Времени у нас еще достаточно. Удивленный Василий, шагнул к костру и, остановившись напротив черной фигуры, довольно резко спросил:

- Ты это о чем говоришь? Ты кто такой? Ты меня знаешь? 

Васю вдруг охватила какая-то радостная злость на этого незнакомца, словно этим хотел освободиться от чувства ужаса, который пару  минут назад буквально парализовал его. 

– Остынь парень! – спокойно ответил незнакомец: -   Лучше присядь да чая горячего глотни. А то еще в штаны наложишь от усердия.  

–Чо-о-о!!! – Василий, сжав кулаки, решительно шагнул к незнакомцу: - Ты это мне сказал?!

Чего-чего, а к такому снисходительно-пренебрежительному отношению «крутой парень по имени  Вася» не привык. Тут незнакомец медленно поднял на надвигавшегося Васю голову и…юноша в ужасе отпрянул назад, грохнулся на спину, но тут же быстренько, на карачках отполз назад. На Васю смотрели насмешливые светлые глаза, а из раздвинутой в ухмылке пасти с обнаженными длинными клыками доносился хрипловато-кашляющий смешок!  Перед Васей на бревне сидел…не человек! Волк!!! Оборотень!!! Это было похоже на тот кошмарный сон, на фантастику, нереальное, невозможное, но это было! Вася в отчаянии зажмурился, замотал головой и медленно открыл глаза – человек-волк по-прежнему сидел на бревне…. Лицо уже человеческое, но глаза волчьи, насмешливые.

– Ну? Убедился? – спросил человек-волк, затем наклонился,  пошевелил тлеющие головешки, и заплясавшие  язычки пламени осветили таинственную фигуру оборотня.

Потом уже обращаясь к парню:

- Давай поднимайся и садись рядом.   

Василий  перевернулся и встал на четвереньки, по-прежнему не спуская с оборотня испуганных глаз.

– Ну, чего скрючился как больная собака?! Не бойся, не укушу, - человек - волк добродушно усмехнулся и подбросил дров в костер. Василий поднялся, чуть постоял в нерешительности,  машинально стряхнул налипший снег с колен и  неуверенно шагнул к костру….

В ночном небе ярко мерцали далекие  звезды. И таким же ярким пятнышком посреди ночной, безмолвной как вселенная тундры мерцал костерок,  возле которого сидели две фигурки.    

- Принял меня за оборотня, ужасного монстра, гоняющегося за людьми в полнолунье?

- А что, разве не так?

- Не так. Я – волк. А это не одно и тоже. Не надо, Вася, путать Север с Западом. Это совершенно разные миры.  Ладно, давай не будем влезать в дебри мифологии и фантастики. Тебе этого всё равно не понять. Лучше налей-ка мне еще чайку!

- Слушай, а почему волк, а не скажем…олень или это, заяц, что ли?

- «Почему, почему»…да потому! В каждом из нас сидит зверь, а какой он хороший или плохой зависит от нас …

- А  это, то, что я тебя это…убил, ну, застрелил. Нормально?

- Нормально. Я охотился на оленей -  и они на меня не в обиде. Мы с ними из одного мира.

- Хм, как это?

- О, вот что значит забыть свои корни! Это сродни предательству, но вы не виноваты,  хотя…доля вины лежит и на вас, молодых. Оправдывать ошибки молодостью – ошибка.

- Баешь больно грамотно! Прямо интеллигент заумный, учитель философии. Ну и дела, сижу и беседую с учёным волком! 

- Кому  волк,  кому – дядя родной, а кому-то - сон дурной! Примат ты, Вася.

- Ну, мы-то люди простые, темные, гранит науки клыками не грызли, в отличие от вас, господин  волк. Ха-ха! Извини, я это  так, шучу….

- Чему обижаться? Ты всегда был таким Вася. Твоя мать постоянно жаловалась на твою грубость, а я успокаивал ее, говорил, Васек умный и добрый мальчик…. Как и Сережка. Ваша мать была хорошим человеком. Ее все любили…. Ну, ничего скоро мы встретимся с ней и всей семьей! И  это будет радостная встреча!

- Подожди! Не понял?  Ты что, знал мою мать? Откуда ты ее знаешь? Ты же это, человек-волк!

- Я ее старший брат. Твой дядя по матери. Я ушёл намного раньше сестры. Вы тогда еще были совсем маленькими! Просто вы меня не помните….

Тут Василий замер, рука с кружкой горячего чая  застыла у полураскрытого рта, а узковатые глаза округлились так, что делало выражение лица Васи смешным. Но дядя был серьезен, задумчиво смотревший на костер своими желтоватыми глазами.  В наступившей тишине отчетливо слышалось легкое потрескивание костра. Вася медленно опустил кружку и стал озираться по сторонам. Тут громко и резко щёлкнуло – и вылетевшая огненная искра, красной кометой мелькнула и исчезла в темноте. Вася вздрогнул, чай выплеснувший из кружки обжёг пальцы, но Василий ничего не почувствовал.

– Кто ты? – вырвалось у ошеломлённого догадкой юноши.

– А ты кто? – в свою очередь спросил человек-волк и взглянул на молодого человека добрыми, но печальными глазами. 

– Где я? Где мы? – вопрошал Василий, отчётливо понимая, что не услышит ответа на свои вопросы, потому что ему и так стало ясно, где они, но он отказывался в это верить.

– Вася, у этого мира нет границ и предела, - ответил человек- волк, прикуривая сигарету от пылающей ветки из костра. Выпустив струю дыма, он внимательно посмотрел на Васю, улыбнулся и добавил: - Успокойся.  Не бери в голову. Здесь мы  все свободны. Это наш мир. 

Но Василий его не слышал, крепко сжав в мозолистых ладонях горячую кружку, он весь ушёл в себя, закрыв глаза, а лицо его было бледным подобно лунному месяцу, а потемневшие губы что-то нашептывали, повторяли...  Кто-то  коснулся плеча юноши:

- Вася, пошли, нас ждут.  

Василий вздрогнул и с удивлением посмотрел на дядю. Тот стоял перед ним и улыбался, слегка щурясь от ласковых лучей восходящего солнца.

– Нам пора идти, Василий, - повторил он и посмотрел куда-то вдаль. Василий обернулся в ту же сторону и в изумлении  приподнялся, в глазах смешанное чувство удивления, неверья и детской радости. Там, возле небольшой и извилистой речки стояли яранги, издали похожие на бурые кочки, рядом суетились, копошились несколько фигурок. Ярко светило солнце.  Тундра необычно нарядная цвела разноцветными весенними красками, а прохладный ветерок донёс волнующий запах весенней тундры – запахи багульника, мхов, цветов…и едва уловимую и такую родную  горьковатую струйку дыма от костра…. 

– Да, нас ждут. Давно ждут…- Василий оглянулся  на дядю, улыбнулся и облегчённо вздохнул, словно с плеч свалилась  доселе непосильная ноша, и зашагал к далёкому стойбищу. Василий шёл и улыбался, на душе было  легко и радостно, под ногами пружинил разноцветный моховой ковер, рядом шагал помолодевший дядя и что-то не переставая, говорил. Но Василий не слышал дядю, он с волнением и жадностью  вглядывался в суетящиеся фигурки…и, узнавая, уже не скрывал слёз радости. Вот отец и мать вместе стоят возле яранги и смотрят на них, вот могучая фигура дяди Миши, вот из яранги выходят бабушка с дедушкой и внимательно вглядываются, закрываясь ладонями от яркого солнца….

– А вон и Сергей! Играется со своими друзьями, - неожиданно громко сказал дядя, показывая на холм возле ручья. Василий взглянул и улыбнулся: маленький мальчик  с весёлым смехом бегал по холму, держа в руках серый комочек с длинными ножками, а за ним  носился щенок, звонко лая на юную чайку, которая кружила над ними. Вот мальчик остановился, посмотрел на них и что-то весело крича, побежал к ним навстречу. Василий не удержался и тоже побежал…

 

Константин Уяганский