Когда талант сочетается с незаурядными человеческими качествами

Писательница Людмила Улицкая заняла 50 место в рейтинге "100 самых влиятельных женщин России", подготовленном накануне праздника 8 марта радиостанцией "Эхо Москвы" при поддержке журнала "Огонек", агентств РИА Новости, "Интерфакс".

Родилась она в 1943 году в городе в городе Давлеканово Башкирской АССР. Отец – инженер, мать – биохимик. Окончила биологический факультет МГУ. Замужем третьим браком за российским скульптором Андреем Красулиным. Мать двух сыновей. 

Дедушка Люды еще в дореволюционное время опубликовал несколько книг, и, возможно, талант перешел к ней по наследству. Девочка родилась в военное время, когда ее семья находилась в эвакуации. Позже родители перебрались в Москву. Юность будущей писательницы не была связана с литературой: Люда увлеклась точными науками и пошла по стопам матери, поступив на биофак. Ее курс был первым после «лысенковщины»: студентам впервые начали читать менделевскую генетику. 

По словам самой Людмилы, преподаватели были крупнейшими учеными, в большинстве своем отсидевшими и понимавшие, что «учить нужно быстро». Романтика будущей профессии всерьез увлекла девушку - а потом произошла резкая смена биографии, потому что из Института общей генетики, где она работала после университета, Люду выгнали, застав в числе других сотрудников лаборатории за чтением самиздата. После этого она зареклась когда-либо не ходить на государственную службу. На следующее место работы Людмила устроилась через девять лет, став завлитом Камерного еврейского музыкального театра. 

Параллельно писала очерки, детские пьесы, инсценировки для радио, детского и кукольного театров, рецензировала пьесы и даже переводила стихи с монгольского языка. Позже - начала печатать рассказы и сценарии. На рубеже 1980-х и 1990-х годов вышли два фильма, снятые по написанным ею текстам – «Сестрички Либерти» и «Женщина для всех». Первой собственной книгой стал ее сборник «Бедные родственники», который внимания читателей и критиков почти не привлек. А вот со второй работой повезло больше - за повесть «Сонечка» писательница получила престижную французскую премию «Медичи». А потом появилась «Медея и ее дети», которая, как говорила сама Улицкая, превратила ее из Золушки в принцессу. 

Этот роман вывел ее в число финалистов Букеровской премии 1997 года и сделал по-настоящему известной. Своего «Букера», однако, Людмила получила лишь в 2001 – за «Казус Кукоцкого», став первой женщиной, которой вручили эту награду. Сегодня книги Улицкой переведены более чем на 20 мировых языков. В последнее время ее имя мелькает в прессе в связи с перепиской, которую писательница ведет с Михаилом Ходорковским. Отрывки из писем были опубликованы в «Новой газете» и журнале «Знамя». Несмотря на возраст оставлять литературу она не намерена: в 2011 году вышла очередная книга Людмилы – роман «Зеленый шатер», в 2012 – сборник рассказов и эссе под названием «Священный мусор».

Борис Акунин, писатель: 

Людмила Улицкая – очень хорошая писательница. Ее читают не только в России, но и переводят на многие языки и там тоже любят. Я уверен, что следующим Нобелевским лауреатом по литературе станет Людмила Улицкая, и я был бы этому очень рад, и это было бы правильно. 

Но особенное уважение у меня вызывает внелитературная деятельность Людмилы Евгеньевны. Многие знают, что она неоднократно выступала в поддержку Михаила Ходорковского, но мало кто знает, что это лишь часть ее работы в поддержку наших несчастных тюремных сидельцев. Она несколько лет ведет программу снабжения тюремных библиотек книгами – это очень большое и важное дело. 

Великодушие, милосердие, благородство, готовность пожертвовать своим временем и своими удобствами, потому что человек хочет сделать то, что он чувствует, что он обязан сделать. Людмила Улицкая – такая, я бы сказал, очень архетипическая русская писательница. Мне это ужасно нравится. 

Правила жизни от Людмилы Улицкой  (Записал Валерий Панюшкин, Esquire)

Когда очищаешь письменный стол от кучи исписанной бумаги, у книги начинается своя собственная жизнь. Я всего несколько недель тому назад рассталась с новым романом, и мне до смерти интересно, что будет дальше.

Когда я стала издавать книгу за книгой, я испытывала страх самозванства. Кто это меня назначил писателем? Я стеснялась самого слова «писатель». Но с годами привыкла. Да, писатель.

Разговаривать можно со всякими людьми, в том числе и с теми, которые не читали книг.

Есть одно качество у времени: оно ускоряется с годами. В детстве каждый год тянется бесконечно, тебе бесконечно долго шесть лет и никак не исполняется семи, когда будет другая жизнь, школа... А чем ближе к старости, тем быстрее осыпаются листочки календаря. Моргнул — понедельник, еще моргнул — опять декабрь...

Я биолог. Вид крови повергает в шок, когда ты не знаешь, что с этим делать. А когда ты понимаешь, что надо наложить жгут и остановить кровотечение, то шок проходит. Делаешь, что надо.

Грязи я не боюсь, не брезглива, и, если надо, могу вымыть сортир. Это благородная работа — из грязного делать чистое.

Я видела столько прекрасных смертей, когда люди уходили благородно, красиво, «безболезненно, непостыдно, мирно», что с годами гораздо больше боюсь своего плохого поведения, чем смерти. Наверное, это и есть гордыня.

Не думаю, что существует какая-то средняя, для всех приемлемая правда. Мы все видим только части целого — в силу разной широты взгляда, глубины ума, точности интуиции.

Неотения — способность недоразвившейся личинки к размножению — наблюдается в природе у некоторых видов насекомых и земноводных. Мне кажется, что это замечательная метафора — современное человечество напоминает именно личинок, которые не достигают взрослого состояния, но об этом не догадываются. Взрослый человек способен созидать, а личинка такой способностью не обладает, поскольку ее предназначение — потребление. В этом смысле современное общество кажется мне личиночным — оно ориентируется на всякого рода потребление: лучшей еды, лучших путешествий, одежды, гостиниц, секса. На этом пути невозможно достичь конечного результата. Где-то впереди мерещится что-то еще более вкусное или неопробованное...

Надо решить для себя вопросы: Кто я? Чего хочу? Нужна ли мне свобода? Готов ли я к ответственности? Могу ли я испытывать сострадание? Есть множество людей, которые совершенно созрели к тому, чтобы задать себе эти вопросы, но никто не сказал им, что такие вопросы задавать нужно, а сами они не догадались.

«Невылупившиеся» бывают необыкновенно привлекательны. Помните Петю Ростова накануне его смерти? Ешьте, ешьте изюм, у меня еще восемь фунтов... Простите за неточность цитаты. Петя взрослым стать не успел.

Личинка человека обладает всеми правами, которыми обладает взрослый человек. Она не обладает обязанностями.

Были времена, когда я Москву любила. Но давно уже не люблю. Привыкла, отчасти смирилась. Есть немало мест, жить в которых мне нравится больше, чем в Москве. Мне нравится Нью-Йорк и деревня Эйн Карем в Израиле, мне хорошо в Берлине и в итальянской деревне под Генуей. Но пока не получается от Москвы оторваться.

Коммунистическая идеология в нашей стране рухнула. Строить плохонький, как все отечественное, капитализм после всех провалов западного — задача малопривлекательная. Никаких новых идей нет.

Если честно, мне Страшный суд не кажется самой удачной из христианских идей. Я думаю, его придумали из педагогических соображений разочарованные в человеке отцы церкви.

Есть люди с не разрушенным нравственным чувством, с совестью, я их знаю поименно. Их только нельзя встретить в высших эшелонах власти, среди начальства и генералов всякого рода. Вот недавно ушел такой человек — Вера Миллионщикова, главный врач Первого московского хосписа. Но еще остались другие.

С такого большого расстояния, как от бога до человека, разница между грешниками и праведниками не так уж велика. Если мне, обыкновенной пожилой женщине, так жалко людей, то у высшей силы, полагаю, должно быть побольше сострадания. Уж очень несчастные мы создания — злые, жалкие, глупые. Как нас не пожалеть? Животные, взгляните, насколько лучше!

Если начнутся уличные бои и к моей двери приползет раненый, я не спрошу, кто он. Просто вызову скорую помощь.

Я только что очень прилично поболела и уверена, что болезни полезны человеку. Болезни нам даны, чтобы мы остановились и подумали, и радовались жизни, и ценили сострадание, и сами бы менялись, испытывая боль. Только вот зачем дети болеют, на этот вопрос я не могу ответить.

С того момента, как человек задается вопросом, есть ли у бога планы относительно него лично, он уже не статист.

Мой университетский учитель, выдающийся генетик и человек безупречной нравственности, Владимир Павлович Эфраимсон, считал, что есть гены альтруизма. И есть какой-то фантастический отбор, который продвигает альтруистов. Идея прекрасная, но, боюсь, слишком уж идеалистическая. С другой стороны, выжил сам Владимир Павлович после всех лагерей, и писал, и учил, и эти самые альтруисты тянулись к нему, общались и воспитывали детей, как считали правильным.

События рифмуются. Я с детства очень хорошо знаю, что судьба готовит нам встречи, невстречи, соприкосновения, парные случаи... С годами это кружево — с рифмами, рефренами, повторами, предупреждениями и даже легкими издевками — делается все гуще, все рельефнее. Не знаю, зачем оно так спроектировано, но наблюдать за этим страшно увлекательно.

Я очень много радуюсь последнее время. Гораздо больше, чем в юности.