Русалка

Экологическая сказка

С некоторого времени на озере Утином начались непорядки: кто-то путал и рвал сети, а мережи развязывал по улову. Местные грешили на городских, потом караулили, чтобы наказать лиходеев, но никого не узрели, хотя не одни сутки попеременке провели на берегу, не смыкая глаз. Все было как всегда, городские тоже ставили сети, потом пировали на берегу для веселья настроения, пировали долго, поскольку напитков народного злоупотребления привозили изрядно, поутру опохмелялись для утоления жажды и пользы внутреннего пищеварения, а напоследок, кто не забыл и имел на то силы, тоже снимали сети, рваные, как и у местных. Одно только заметили караульщики, что-то уж больно сильно временами бурлило в воде, на рыбу не похоже. В озере кроме рыбы и уток водились еще ондатры, но вся эта живность мелкая и малосильная, сильно бурлить не может, а потому придумали, что завелся в озере крокодил. Слухи сильно перепугали женское народонаселение села Утятина в заботе про детей, и детей на озеро не пускали, стращали крокодилом. Но ушлые пацаны задумали этого крокодила поймать, по примеру американских индейцев ставили петли из бельевых веревок, а приманкой пользовали слепых щенков, которые ползали и пищали на берегу, в поисках своей мамы-суки. Мама же сидела на цепи и тоже скулила по своим детям. Сами пацаны в это время неподалеку купались в озере и поочередке приходили проверять петли, но крокодил не поймался. Пацаны сильно огорчились, потому что уже договорились крокодилью шкуру продать, и деньги заранее поделили.

Постепенно и местные, и городские привыкли, что сети ставить бесполезно и стали рыбачить на удочки. Не примирился с таким положением только Сетян – упорный местный рыбак. Сетяном его прозвали по двум причинам: имя его было Селиван, а сетей он ставил больше других, потому что зорко следил за городскими, когда те сворачивались и уезжали домой. Дело в том, что некоторые городские, отдохнув по культурной программе, забывали про сети, или просто ленились и оставляли их в воде. Сетян эти сети присваивал вместе уловом, ежели таковой был. И правильно делал: брошенная сеть – могильник для рыбы. Некоторые местные Сетяна не одобряли, по старой деревенской привычке такую приватизацию считали воровством, говорили ему «не тобой положено, не тобой и возьмется», но Сетян односельчанам не внимал, делал по своему, за что некоторые его не уважали.

Раньше за счет рыбы он и жил, продавал городским, которые сами не поймали, сам питался, а мелочью кормил поросенка и курей. Жены у Сетяна не было, ушла от него по причине перманентной рыбной диеты. Поросенок и куры уйти не могли, потому терпели. Еще в хате у Сетяна под холодильником жил сверчок Кеша, который питался самостоятельно. Теперь же ни рыбы, ни сетей не стало - ни дохода для уверенности будущего, ни пропитания для себя и живности. Взялся как и все ловить на удочки, но уловы против прежних были малы, хватало лишь для пропитания своего организма, да курам скармливал потроха и чешую. Поросенка кормить уже было нечем, и Сетян выпустил его из стайки на волю для самостоятельного пропитания. Для курей корма тоже не доставало, и Сетян стал поголовье помаленьку сокращать. Жизнь Сетяна ранее вольготная и азартная пошла в кризис и уныние, один Кеша по прежнему цвыркал ночами, но если прежде наводил на душу хозяина лирику, то теперь вгонял в еще большую тоску.

Как-то на выходные устроили городские на берегу волейбольную площадку и натянули настоящую волейбольную сетку. Сетян эту сетку заприметил и подумал, а что ежели ее поставить в озеро, неужто и ее неизвестная водяная тварь порвет? Ночью под утро, когда уморенные культурной программой волейболисты дрыхли, как говорят, без задних ног, он сетку отвязал со столбов и отнес в сарай, а следы свои на песке аккуратно замел веничком из прибрежной осоки. Городские после пропажи сетки шума не поднимали, утром опохмелились, посидели с удочками для исполнения пунктов культурной программы, потом позагорали и поплавали, а к вечеру свернули палатки и уехали. Сетян, весь день пребывая в нервном напряге и даже страхе, успокоился, но в первую ночь сетку не поставил, дождался середины недели. В среду Сетян, как положено, оборудовал сетку: привязал поплавки из пенопласта и грузила из гаек и подшипников, а как стемнело, выехал на лодке и поставил сетку за прибрежными камышами. Нижний урез заякорил основательно: с одной стороны лемех от тракторного плуга, с другой – три подрельсовых башмака. Немного покараулил, поставив лодку в камышах, но вынужден был вернуться на берег из-за комаров, жаждущих человеческой крови.

Ранним утром поехал проверять и сразу понял, сработало, попалась тварь - поплавки то появлялись, то тонули, и мутная вода вокруг сетки бурлила. Ухватив верхний урез за поплавок, Сетян стал подтягиваться к добыче, а когда добрался, потерял все силы и сознанием смутился: в воде бултыхалась голая баба с рыбьим хвостом. Помнил Сетян, что в сказках такое бывает, но чтобы наяву! Баба же между тем высунула наружу голову и стала укорять его матерными словами, чтобы помог ей выпутаться. От растерянности сознательных мыслей Сетян поначалу взялся помогать ей, но вспомнил, что это она рвала его сети и всю его жизнь направила в кризис и уныние. Обретя объективную сознательность мысли, Сетян отстранился от помощи и сказал:

- Попалась, зараза! Не будешь больше сети зорить…

- Ах ты, пентюх недоделанный,- зашипела русалка, дернулась к нему, ухватилась за борта лодки и хотела перевернуть. Сетян еле успел перекинуться на другой борт, потом веслом огрел русалку по голове. Русалка обмякла и плашмя легла на воде, теперь Сетян смог рассмотреть ее в подробностях. Размера она была по человечески среднего, где-то на метр шестьдесят пять, возраста не старого и лицом недурна, и титьки хоть и небольшие, но пухленькие, торчком; упитанности она была средней, с талией, и на талии последняя человеческая принадлежность – пупок, а дальше – чешуя и рыбий хвост. Сетян подтянулся к ней поближе, погладил титьки, потом попытался сколупнуть чешуинку с нижней части – не получилось. И тут у него мороз пошел по коже, а в животе сжалось так, что вместе с пуком и живьем выскочило – убил! Засудят теперь! Внутри головы Сетяна заметались всякие мысли: как спасаться, куда девать и куда бежать, но тут русалка открыла глаза, он испытал облегчение и весь вспотел. Теперь они смотрели друг на друга. Русалка рукой потрогала темя и сказала:

- Сволочь… женщину веслом по голове…

- А ты женщина только наполовину, у тебя точно паспорта нет. А покажь-ка паспорт!

- Дурак ты, - сказала русалка.

- Ты не обзывайся, а то я тебя за оскорбление привлеку… Как ты вообще такая образовалась? Ты же в сказке должна быть, а не в нашем озере… И чо сети рвешь и путаешь?! Я тебя на суд обчества представлю, хоть ты и человек только сверху, нету у тебя такого права, чтобы сети рвать!

- Дурак, ты и есть дурак, - повторила русалка, - никуда ты меня не представишь, если на берег вытащишь, хвост мой пропадет, и буду я мертвая утопленница, намаешься потом в полиции объяснения давать, сам в тюрягу загреметь можешь.

Сетян такому обороту напугался, и опять в животе свело, но не так сильно как попервости, обошлось без пука. Спросил озадаченно:

- И чо же мне теперь с тобой делать?

- Что делать, помоги выпутаться, и всего делов. Ну!

Сетян от такого уверенного тона подался было помочь, но притормозил.

- Так отпущу я тебя, ты же опять сети рвать будешь, какая мне от этого польза. Я без рыбы стал совсем несамостоятельный, курей всего три штуки осталось, и те несутся через раз, поросенок на подножном корму не растет, а только отощал, и продать мне нечего.

- А ты что, инвалид, работы найти не можешь, кроме как рыбу изводить? Ты же мережки из килечной сети ставишь, всю мелочь выбираешь, от такого рыболовства скоро совсем рыбы в озере не будет. Избаловались вы без укорота, рады, что рыбнадзор ваш не просыхает, совсем совесть потеряли.

Правду говорила русалка, рыбинспектор местный, Виктор Викторович, поддавал по черному. По первости, после назначения он за дело взялся круто, сети снимал, протоколы писал и навел на всех браконьеров божий страх, за что прозвали его Тварем Тваревичем. За рекордные показатели по составлению протоколов на нарушителей правил любительского рыболовства районное начальство рыбнадзора поощрило инспектора благодарностью и денежной премией в размере месячного оклада. Виктор Викторович воодушевился и сразу поехал в город за новыми бланками протоколов. Но потом утонула сама по себе его казенная лодка, и дом его загорелся сам по себе, снаружи, хорошо весь не сгорел, только одна стена. С этого момента Виктор Викторович пал духом и запил. Браконьеры это дело уяснили, и когда рыбинспектор отрывал папку, чтобы протокол писать, открывали бутылку и наливали. Виктор Викторович мучился совестью, но стакан принимал, после чего папку захлопывал. Оставив в покое местных, взялся он за городских, но и городские быстро сообразили, что к чему, откупались бутылкой. В итоге, когда инспектор даже без папки подходил к нарушителям правил любительского рыболовства, ему сразу наливали за уважение к должности. Виктор Викторович все так же мучился совестью, но после рейда часто засыпал прямо на берегу, и на открытых участках его тела ползали на кривых ножках комары, потерявшие ориентацию и немогущие взлететь. Районное начальство больше не поощряло инспектора, а наоборот, ежеквартально объявляло выговор за снижение показателей по охране рыбных ресурсов, а точнее, полное их отсутствие, но с должности не снимало за прежние заслуги, и еще потому, что в других подведомственных районах показатели были не лучше.

Сетян подумал про свою совесть и ощутил внутри себя сомнение и какое-то неудобство, потому что жалко стало голодных курей и худого поросенка, и он подумал про русалку: «рыба ты и есть рыба, и по рыбьему думаешь, а по человечески нет у тебя понятия». Захотел сказать ей ответный аргумент, но задумался, как сформулировать, а когда сформулировал в том смысле, что рыба – это пропитание для человеков, и для свиней, и для курей, увидел, что нету русалки, сама выпуталась. Поначалу удивился, потом стал сомневаться, а не привиделось ли такое недоразумение, стал сеть осматривать, потянулся к тому месту, где она запутана была, дыру увидел на четыре ячеи. В этой дыре она и застряла по талии, хотя дыра вообще-то великовата получалась. Талия у русалки была на пару ячей, не больше. Потянулся, чтобы рассмотреть поближе, но сетка по нижнему урезу была загружена основательно, потянул посильнее и свалился в воду. Отдуваясь, ухватился за борта лодки, чтобы влезть обратно, но лодка кренилась и черпала воду, надо было лезть с кормы, или с носа, с кормы подручнее. Перехватился руками до кормы, тут она, русалка, и вынырнула поблизости. Оскалила ровные белые зубы: «Ну что, рыбак, хочешь ко мне в компанию?», придавила его за плечи и стала топить. Сетян стал захлебываться, даже напугаться не успел, барахтался без толку, пытался всплыть, и когда уже с жизнью простился, отпустила его русалка, даже наверх подтолкнула. Ухватился за корму, пытался влезть в лодку, но сил не хватало, и опять она помогла, подтолкнула в лодку. Влез Сетян, откашлялся и отплевался водою, отдышался, посмотрел назад, русалка плавала поблизости, но за пределами длины весла, скалила зубы, посмеивалась.

- Ты что же, зараза рыбохвостая, на жизнь человеческую покушаешься? Я же все-таки паспортный человек, мою жизнь конституция защищает…

Русалка засмеялась:

- Дурак ты паспортный. А это тебе за весло, я людей не топлю, даже спасаю иногда… Ну что, рыбак, прощай, однако. Не поминай, как говорят, лихом.

Русалка развернулась в глубину и уже собиралась нырнуть, как Сетян закричал ей вослед: «Погодь, погодь!», - жалко ему стало расставаться с русалкой.

- Что еще? – развернулась к нему русалка.

- Погодь… не поговорили путем… Я это… ты скажи, как ты образовалась? Не может тебя быть, это научный факт, а ты есть…

- Это я и сама не знаю, купалась ночью, на сеть наткнулась, решила поднырнуть, а там вторая сеть, поперек стоит, запуталась, захлебнулась, утонула, а очнулась русалкой. Видать, срок моей жизни не иссяк еще. Вот так теперь и живу. И сети рву и путаю все подряд, возненавидела их, сильнее самих людей, которые эти сети ставят.

- А не скучно тебе, одной-то?

- А что скучать, у меня дело есть – сети изничтожать, рыбу сберегать. Потом ночью на звезды смотрю, их мно-о-о-го! К людям подплываю, по ночам, музыку слушаю, о чем говорят тоже. А днем около детишек поблизости плаваю, оберегаю.

- А сети так и будешь портить?

- Буду, рыбак, буду, так что рыбачь на удочки. И еще, рыбак, не вздумай обо мне рассказывать, а то в дурдом упекут и уже не выпустят, так что соображай. Ну ладно, бывай… - русалка развернулась, нырнула и пропала.

Сетян посидел еще в лодке, грустно ему было. Теперь зла на русалку он не держал, даже жалел ее. Еще пришла в голову мысль, что надо бы на работу устроиться, в путейскую бригаду, как раз на магазине объявление висит, требуются, тогда можно комбикорм поросенку покупать, и курям тоже. Потом взялся за весла, но вспомнил про оставленную сеть и вытащил. На берегу отвязал железки, только поплавки оставил, и по дороге домой повесил сетку на оставшийся столб волейбольной площадки.

Через неделю Сетян уже работал в путейской бригаде, ездил по участкам на дрезине, вместе со всеми выдергивал костыли, менял башмаки, трамбовал вибратором новую подсыпку, Поначалу уставал, потом втянулся. Товарищи по работе, соработники, вначале подшучивали над ним, поминая его прежнюю вольготную рыбацкую жизнь, потом надоело, даже Сетяном не называли, звали по имени, но сокращенно «Селя», а потом просто «Сеня». На перекурах соработники меж собой материли начальство для самоутверждения своего авторитета, и еще шутили для веселья настроения коллектива.

По выходным Сетян сидел на берегу с удочками, не для улова, для души. Если попадалась мелочь, отпускал на вырост. Бросая в воду рыбешку, приговаривал: «позови папу с мамой, а лучше дедушку с бабушкой». Глядя на поплавки, думал про русалку и ждал, а вдруг да подплывет, но русалка не появлялась. Хотя жила в озере, если кто по незнанию, или для проверки ставил сеть, вытаскивал потом путаную рвань.

На первую зарплату Сетян купил два мешка комбикорма, один для поросенка, другой для кур. Поросенок на радостях сожрал полмешка, раздулся и издох, а куры ничего, клевали вволю и неслись теперь каждый день. На вторую зарплату к Сетяну вернулась жена и забрала все деньги, чтобы дом обиходить, сказала, что он дом совсем запустил. Сетян обрадовался жене, и на ее самоуправство не обиделся, оголодал от постной жизни, соскучился по женщине. Хотя даже в обнимку с женой вспоминалась ему русалка. Так и пошла дальше жизнь: в работе, домашних хлопотах, отдыхом с удочками на берегу и воспоминаниями про русалку. Наказ русалки Сетян помнил и никому ни словом про нее не сказал.

Прошло три года, за это время рыба в озере подросла и размножилась, лещи по килограмму и более вытягивали, окуни-горбачи с лопату, а сазаны и до пяти килограммов попадались. Теперь всем, и местным, и городским хватало уловов на удочки. Виктор Викторович к этому времени стал умеренно пьющим, и на День рыбака местная поселковая администрация отметила его грамотой за рекордный прирост рыбьего поголовья, как по количеству, так и по качеству, а в районном управлении рыбнадзора показателей по росту рыбьего поголовья не было, поэтому вместе с похвальной грамотой получил он и очередной выговор за низкий показатель по протоколам.

Но как-то прошел среди местных слух, что один из сельчан поставил сеть и взял сразу целый мешок рыбы. Засуетились местные, кто старые сети чинил, кто в город подался на рынок за новыми. Дошел слух и до Сетяна, екнуло у него где-то под ложечкой, а на глазах сами по себе слезы выступили. Сел он, где стоял, хлопнул кепкой по земле, всхлипнул, размазал слезы по лицу. Потом вдруг поднялся, выпрямился, сказал негромко «врешь – не возьмешь!» и пошел в хату.

Вечером Селиван сидел в кустах на берегу и в бинокль высматривал, кто где сети ставит. Когда стемнело сел в лодку, сбросил якорек на фале и погреб потихоньку вдоль берега по местам, где сети стояли. Зацепив сеть, резал ее повдоль, потом собирал в комок, кидал обратно в воду и все приговаривал «врешь - не возьмешь». В одном месте мужики на берегу остались, у костерка, чтобы не только утром, но и среди ночи сеть проверить. К этой сети он вплавь подобрался, так же изрезал и спутал. Домой вернулся после полуночи, от внутреннего душевного возбуждения уснул не сразу, а когда уснул, ворочаясь, бормотал: «врешь – не возьмешь», и еще «ничего, прорвемся, теперь я за тебя буду».

Январь 2015