"Люди мерзлоты"

Местные расстояния трудно представить: пятьсот километров до райцентра, три с половиной тысячи до Якутска. Территория размером с Европу, совершенно безлюдная. Берега, словно срезанные экскаватором, голые слои мерзлоты, похожие на обнаженные увечья. На них черное криволесье, иногда - рыбацкая хижина. Розовые горы, многочасовой холодный закат. Тундра, тайга, холодные реки и озера, горные хребты, ранее населенные лишь зверьем да редкими кочующими семьями охотников и рыболовов. А теперь и тех почти не осталось.

Последний снег десятого июня, первый - десятого июля. Полгода ночь, минус пятьдесят. Летом тьма комаров. Дети развлекаются: бегают сквозь тучу гнуса и смотрят, как силуэт затягивается.
Как вообще люди могли поселиться здесь?

Юкагиры - автохтонное, дотунгусское население Восточной Сибири, живут здесь с неолита. Они кочевали отдельными семьями, в юртах и полуземлянках, охотясь и рыбача по берегам рек. Каменными орудиями пользовались до прихода русских. Культура сохраняла древнейшую архаику - культ предков и шаманов, жертвоприношения собак, «вороний» эпос. Здесь, в холодных таежных просторах Восточной Сибири до самого недавнего времени жила культура каменного века. Когда умирал юкагирский шаман, его тело разрезали на части, мясо сушили и раздавали как талисман, а голову сажали на деревянное туловище, одевали в нарядную одежду и ставили в жилище в качестве иконы.

До прихода русских века юкагирские племена были рассеяны по огромной территории - от Лены до устья Анадыря. Две вещи, принесенные казаками, стали катастрофой: спирт и оспа. У коренных жителей Сибири не работает алкогольдегидрогеназа - фермент, разрушающий алкоголь в крови - поэтому они мгновенно спиваются. Действие алкоголя было аналогично героиновой наркомании, и именно водка стала главной валютой торговцев пушниной. Но главное жители Сибири не знали инфекционных заболеваний и не имели к ним иммунитета. Грипп, корь, сифилис, проказа - но самой страшной была оспа, в 19 веке ее эпидемии выкосили почти все юкагирское население. К революции осталось лишь два юкагирских племени, живущие очень далеко от цивилизации, в самых холодных местах на Земле. Южные, из рода Зайца, охотились в тайге в верховьях Колымы, а северные, из родов Гуся и Алая - кочевали с оленями в тундре между Колымой и Индигиркой. Собственно, эвенкийское "юкагир" и значит "дальние люди" или "люди мерзлоты".

К счастью, их культура была подробно описана. В 80-х годах XIX века на Колыму были сосланы народовольцы Иохельсон и Богораз. Иохельсон прожил с юкагирами много лет, выучил язык, записал массу сказок и песен. В своих записках он рисует картину крайне симпатичного народа. У юкагиров не было понятия о собственности, деньгах, добытая дичь и рыба раздавались всем присутствующим. Кроме того, они не умели лгать. "Юкагиры очень честны и доверчивы, они всегда держат свое слово. Если по какой-то причине они не могут выполнить заказ, который они обязались выполнить (например, построить лодку), то они согласны на любой штраф, который может наложить заказчик - русский или якут. Сами они не понимают стоимость своего труда, поэтому доверяются слову купцов..." Естественно, долго такой народец протянуть не мог - уже к концу 19 века они считались вымирающими.

По одной тайге и тундре кочевали семьи разных родов: юкагиры, чукчи, коряки, эвены. И все были полиглотами - даже сейчас все старики знают по четыре языка. Видно, что по характеру они совсем разные. Чукчи - крутые, ни малейшего сходства с героем анекдотов они не имеют. Больше напоминают кавказцев, чем сибиряков: взрывной характер, гордость, любовь к независимости. Чукчи были единственным из сибирских племен, оказавшим отчаянное вооруженное сопротивление русским. В плену они убивали себя, и как говорят, если бы русские не отступили, то поголовно ушли бы в Америку. Чукчи никогда не подписывали никаких договоров с Россией и не платили ясак.

Юкагиры совсем другие - субтильные, с мягким характером. Иохельсона они поражали обилием людей, подверженных "арктической истерии", странной психической болезни, характерной измененным состоянием сознания. А так же тем, как легко они впадают в транс и подвергаются гипнозу. Обычно молодые казаки ради шутки гипнотизировали юкагиров и заставляли их делать какие-нибудь непристойности. Порой истерия носила характер эпидемий: люди издавали дикие звуки, рвали на себе одежду, пытались броситься в реку, убегали в лес, забирались на высокие лиственницы и могли днями по одному сидеть на ветках. Может, эта психическая нестабильность связана с холодом, голодом и нехваткой солнечного света. А может, с древнейшими пластами сознания, когда человек только учился овладевать им. Ни какого сопротивления русским они не оказывали. Предание говорит, что перед приходом казаков юкагирский шаман стал камлать над костями старого шамана и сказал: "Вы встретите новых людей. У этих людей волосы растут вокруг рта и они одеты в черную одежду. Встретив этих людей, не сражайтесь с ними. Их слишком много, вы не сможете одолеть их. Один конец толпы вижу, другого конца не видно. На своих оленях они сидят не так, как мы, а подбоченившись руками, не на холке, а на середине спины. Они держат во рту маленькие палочки с толстым дымящим концом. Дым будет очень вкусным..."

Язык

В 37-м в колымские лагеря попал молодой лингвист Юрий Крейнович. Тут, в шаламовском аду, он встретил юкагира, зарезавшего колхозного оленя, - и стал изучать язык. Выйдя на свободу через 17 лет, Крейнович защитил диссертацию по юкагирскому - и с тех пор этот язык очень любят лингвисты. Юкагирский - изолят, у него нет родственников, что свидетельствует о запредельной древности народа. Самая уникальная особенность юкагиров - то, что у них была своя письменность. Их идеографическое письмо ни на что не похоже - ни на азбуку, ни на иероглифы, скорее, на узоры, которые, задумавшись, рисуешь на парте. Использовались они для писем - любовных и охотничьих.

 Люди в этом странном письме изображаются в виде стилизованных лиственниц.

Иохельсон частенько получал письма от юкагирских девушек. Поэтому письменность расшифрована - ученые считают, что она относится к неолитическому культурному наследию, связанному с наскальной живописью. Возможно, это самая первая попытка человека записать информацию.

Юкагирский помнят полсотни стариков. Государство любит хвастаться, что численность северных народов у нас растет, - но это полная липа. Алеуты, айны, камасины, кереки, сиреники, юги уже вымерли. Эскимосы, нивхи, кеты, ульчи, ороки, орочи, негидальцы, нанайцы, наукане, удэгейцы, алюторы, ительмены, энцы, юкагиры - находятся буквально на грани исчезновения. Долгане, эвенки, эвены, ханты, манси, нганасане, селькупы, коряки, шорцы окажутся на ней через десять лет.

По данным переписей, растет число людей, причисляющих себя к КМНС. В половине случаев это просто артефакт: ребенка, у которого бабушка юкагирка, раньше записали бы якутом, а теперь записывают юкагиром, потому что их берут в вузы без экзаменов. Но даже если есть реальный прирост, это ничего не значит. Настоящая численность народа - это число носителей языка и культуры, а оно падает стремительно. Как-то сопротивляться и выжить удалось лишь ненцам, самому большому северному народу. Они сумели сохранить численность кочевого населения, в тундре на ненецком говорят (и главное, говорят с детьми) около двадцати тысяч человек. Как-то еще функционирует чукотский - около десяти тысяч. Остальные сибирские народы находятся в коме. Реальное число носителей языка знают только лингвисты, но обычно оно раз в пять или десять меньше, чем по переписи (скажем, она сообщает о 375 говорящих по-юкагирски, а в реальности их около шестидесяти) - и все это глубокие старики. Правда, некоторым языкам повезло, есть далекие поселки, в которых на них еще говорят в быту (например, селькупы в поселке Толька или эвенки в поселке Советская Речка). Но обычно старики разбросаны по деревням, молодежь языка не знает, и говорить им не с кем. Например тунгусы (эвены и эвенки) еще сто лет назад были одним из крупнейших сибирских народов. Эти языки до сих пор знают несколько тысяч стариков, но они рассеяны по всей Сибири и язык не используют. Через десять лет почти все сибирские народы потеряют свои языки - и перестанут существовать. Никого это особо не пугает. Активность государства сводится к финансированию районных ансамблей песни и пляски, выступающих по случаю приезда начальства. Ассоциация Коренных Малочисленных Народов пишет доклады в ООН. Лингвисты записывают стариков и складывают диски на полочку.

Местные оленеводы и охотники никогда не жили деревнями. В отличие от русской деревни, массовой коллективизации в 30-х Север избежал. Во-первых, здесь отсутствовало социальное расслоение, так что организовать раскулачивание было нелегко. Во-вторых, до середины 30-х полярными территориями управлял Комитет Севера, организованный Владимиром Богоразом и его учениками. Богораз считал, что главное богатство Арктики - это ее люди, и изо все сил пытался уберечь ее от "освоения". Комитет планировал организовать на Севере сеть заказных территорий традиционного природопользования. Но уважительное отношение к людям и природе, идея, что есть вещи поважнее прогресса, противоречила всей логике сталинской модернизации. Правда, в 20-х и 30-х пушнина занимала одну из первых строк в списке советского экспорта, в обмен на сибирские меха закупалось оборудование для тяжелой промышленности. Поэтому до поры советская власть была заинтересована в том, чтобы таежные жители не оставляли своих занятий. Но в 30-х идеи Иохельсона и Богораза были вытеснены точкой зрения, что богатства Арктики - это недра. Комитет Севера был ликвидирован, а его сотрудники арестованы, расстреляны или отправлены на их любимую Колыму. Власть в регионе перешла к огромным госкорпорациям - Главсевморпути и Дальстрою, подчинявшимся непосредственно Сталину и державшим в своих руках монополию на промышленное и торговое освоение края. Местным населением они распоряжались, как крепостными. К концу войны большинство северян с их оленями были загнаны в колхозы, призванные обеспечивать олениной Дальстрой, иначе говоря, кормить лагерную охрану. Лишь отдельные группы эвенов, чукчей и юкагиров с небольшими стадами уходили все дальше в бесконечную тундру, скрываясь от колхозов аж до 60-х.

Однако сталинское закрепощение принесло коренным жителям все же меньше горя, чем хрущевские эксперементы. В 60-х и 70-х на Север обрушились две страшные кампании: переведение на оседлость и укрупнение колхозов. Партия провозгласила, что нужно скорее подтянуть жителей Севера к уровню советских людей. Мнения их самих, конечно, никто не спрашивал. Поскольку население кочевало по гигантской территории, подтягивать его было сложно. Поэтому для начала всем северянам было приказано осесть в поселках - которые в массовом порядке начали возводить. Кочевников согнали в бараки - и чукчи, как в анекдотах, действительно ставили в комнатах юрты - только это было не смешно. 

Советским работникам было очевидно, что жить надо именно так. О том, что оседлая форма жизни, естественная для крестьян-земледельцев, на Севере не имеет ни какого смысла, партия как-то не подумала. Таежные охотники кочевали сезонно по определенным маршрутам. Каждая территория может прокормить лишь определенное количество людей - и вокруг поселков охотничьих угодий, естественно, не хватало. Оленеводы кочевали со стадами, чтобы олени не выбили пастбища - ягель восстанавливается очень медленно. Эти практики складывались тысячелетиями и были тончайшим образом притерты к экосистемам. Но все это считалось неуместным в новой советской жизни. А вскоре выяснилось, что обслуживать тысячи созданных поселков - это морока. И началась программа по укрупнению: колхозы и совхозы сливали, людей сгоняли в райцентры и крупные поселки, а маленькие ликвидировались. В результате этого двойного переселения коренные жители полностью утратили традиционный быт, потеряли смысл существования и начали повально спиваться. На кочевье водки не достанешь, а в поселке-то - сколько хочешь. Население крупных поселков было, как правило, смешанным - поэтому местные языки стремительно вытеснялись русским.

В 20-х годах воспитанное Богоразом поколение энтузиастов создало систему школьного образования на национальных языках, для большинства была разработана письменность, выходили буквари и учебники, готовились учителя, открылись десятки школ. Эта инерция сохранялась и в 30-х. Но после войны политика резко поменялась: началась "борьба с космополитизмом" русский язык был объявлен единым языком "новой исторической общности - советского народа", преподавание на северных языках было отменено.

С середины 60-х годов и до перестройки представители северных народов были обязаны сдавать своих детей в интернаты - начиная с ясельного возраста. Это распространялось даже на тех, кто не кочевал, а жил в поселках. Говорить на родном языке в интернатах запрещалось. После интерната и армии ребята возвращались в поселки - оторванными от семей, не умеющими ни охотиться, ни пасти оленей - и без нормального образования. Целые народы детдомовцев - с их иждивенческой психологией, лишенные инициативы, не приспособленные к реальной действительности и стремительно спивающиеся.

В результате за пару десятилетий языки Севера были практически выбиты, выведены даже из семейного употребления. Носителями остались лишь старики, выросшие до интернатов. В перестройку северная интеллигенция начала кричать о творящейся катастрофе, и была услышана. Система интернатов была отменена, в школах были введены уроки родного языка. Но увы, на ситуацию это не повлияло. Методисты исходили из предположения, что дети в семье говорят на родном языке, а школа должна лишь объяснить им правила. Но это было не так: родители и сами языка не знают. Более того, обычно его не знают и учителя. Уроки родного языка – это, как правило, чистая формальность.

Шура Буртин

Из статьи "Предпоследние из юкагиров",

журнал "РУССКИЙ РЕПОРТЕР"