Перспективы сырьевой экономики

         Хорошо это или плохо быть сырьевой экономикой? Должны ли мы учиться у более успешных стран, и если да, то до какой степени следует доверять их опыту? Или мы должны идти своим чисто национальным путем? Что означает критическое отношение к перенимаемым моделям? На эти вопросы пытались найти ответы участники круглого стола в журнале «Идеи и идеалы». Сегодня мы приводим первую часть обсуждения.

О.А. Донских. Та тема, которая вынесена во главу угла сегодня, коротко обозначена как «Перспективы сырьевой экономики». Я в данном случае выступаю как обыватель, который живёт в этой стране и которого эти вещи волнуют, но, конечно, не как специалист. Существует важное, с моей точки зрения, противоречие, последствия которого мне хотелось бы уяснить. У нас говорят об инновационной экономике, но при этом мы как–то всё время уходим в другую сторону, т.е. вместо развития высоких технологий мы упорно расширяем продажу сырья. Особенно грустно это выглядело, когда я участвовал в семинаре в Индии. Там обсуждались политические, социальные и экономические проблемы Евразийского континента, и было предельно грустно видеть, как Россия выглядит со стороны. Особенно когда обсуждалась стратегия России по превращению ее в сырьевой придаток Китая и подписание Путиным соответствующих документов.

Г.П. Литвинцева. Члены редколлегии разослали всем пять вопросов, которые, собственно касаются трёх направлений: сущности, функционирования, роли, структуры энергосырьевого сектора и энергосырьевой экономики в России на современном этапе, т.е. до кризиса, между кризисами и во время последнего кризиса. Второе направление связано с экономическим развитием и экономическим ростом: как влияет нефтегазовый сектор и вообще сырьевая экономика на макроэкономические параметры России и как это может быть связано с экономическим развитием. Третье направление касается проблемы: противоречит или не противоречит развитие сырьевой экономики заявленному переходу на инновационный путь развития в краткосрочном и долгосрочном плане.  Ну, и есть специфические вопросы: например, почему арабы живут лучше. Я, например, точно не знаю – почему.

Н.И. Суслов. Поставленные вопросы интересны не только для жителей России, где, как известно, много природных ресурсов. Они вообще широко дискутируются в мировом сообществе – и учеными, и людьми бизнеса, привлекают внимание и широкой общественности. Я не так давно участвовал в конференции всемирной организации GlobalDevelopmentNetwork, в русском переводе – Глобальная сеть развития – финансируемой авторитетными межнациональными структурами, а также правительствами отдельных стран и считающей своей миссией поддержку использования знаний, создаваемых наукой, при формировании политических и практических решений. Ежегодная конференция, на этот раз посвященная природным ресурсам, проходила в Кувейте, как раз там, где живут богатые арабы. У меня осталось много ярких впечатлений от этого форума, что, впрочем, есть отдельная тема. Главное, чем я был удивлен – это весьма неожиданные акценты. Можно было ожидать, что на такой конференции, посвященной проблемам натуральных ресурсов, будут обсуждаться вопросы, скорее, технического и/или экологического характера: какие и где в мире есть запасы, как их лучше использовать, какие есть новые технологии поиска, добычи и переработки. Но конференция прошла под другим лозунгом: в чем взаимосвязь между обладанием природными ресурсами и политическими институтами? Говоря «политические институты», впрочем, выступающие, как правило, имели в виду и экономические институты тоже. В центре внимания все время оказывалась достаточно интересная и болезненная проблема, получившая известность в мире под названием «ресурсного проклятья». Что имеется в виду? Конечно, не то, что кто-то кого-то «проклял», хотя один из создателей ОПЕК, Альфонсо Перес, и назвал нефть «экскрементами дьявола, которые приносят беду», подчеркивая, что обладание большими ресурсами нефти, вовсе не есть залог экономического успеха. Когда столь образно и эмоционально говорят «ресурсное проклятие», имеют  ввиду достаточно сухую научную реалию  некую статистическая закономерность. Очень часто та страна, на территории которой  находят концентрированные запасы высоколиквидных (т.е. пользующихся спросом на мировых рынках) природных ресурсов – газа, нефти или, может быть чего-то другого, имеющего ценность, через какое-то время в этой стране начинают снижаться темпы экономического развития. Если мы сравним страны мира по производимому душевому доходу и степенью богатства природными ресурсами, то мы увидим, что между этими показателями имеется значимая негативная статистическая,  я подчеркиваю – статистическая, зависимость. Другой вопрос – как ее объяснить, что стоит за этой зависимостью, которая наводит на мысль, что большие запасы нефти и газа не приносят счастья. Есть только один позитивный пример за послевоенный период, когда страна действительно разбогатела, имея обширные запасы углеводородов - это Норвегия.

В.В. Шмат. Еще Аляска и Канада.

         Н.И. Суслов. Что же такое происходит, что стоит за этой негативной статистической зависимостью? Создается впечатление, что когда к людям попадает богатство, они его не могут поделить – так ли это? Есть три гипотезы, которые помогают объяснить, почему наличие больших запасов высоколиквидных природных ресурсов могут негативно сказываться на экономическом развитии. Первое объяснение, мне кажется, наиболее близкое к тому, что происходит на самом деле – это иституциональная гипотеза: большие запасы природных ресурсов подавляют институциональное развитие, что, в конце концов, сказывается и на темпах роста экономики. Я уверен, в нашей аудитории не надо объяснять, что такое институты. Если очень коротко, то это те нормы поведения, которых люди фактически придерживаются при взаимодействии друг с другом. Они включают законодательно устанавливаемые правила, но далеко не только, а также и обычаи, и неформальные стереотипы поведения. Есть понятие «хороших» институтов, помогающих развитию и «плохих», которые тормозят развитие. Так вот данная гипотеза предполагает, что наличие обширных высоколиквидных ресурсов в стране ухудшает институциональную среду. Это может происходить, например, через формирование, используя терминологию Мансура Олсона, различных групп специальных интересов, которые начинают борьбу за захват доходов, приносимых эксплуатацией этих ресурсов. Они могут лоббировать законы, облегчающие извлечение ренты, в ущерб интересам всего общества. В качестве таких лобби могут выступать уже сформированные компании, бюрократические структуры, силовые министерства. Тут важно понимать, что такие группы могут быть заинтересованы в торможении процесса укрепления прав собственности, поскольку сами себя они защитить всегда могут, а беззаконие помогает произволу. Наиболее наглядный пример, как мне кажется, это Нигерия, которая по африканским меркам, была достаточно развитой страной. Но практически с того времени, как нашли нефть, она не развивалась: душевой доход Нигерии в 2006 г. лишь только сравнялся с доходом в 1980 г.

Вторая гипотеза – это гипотеза человеческого капитала. Согласно этой гипотезе, когда в стране находят обширные запасы высоколиквидных ресурсов, система образования может быть переориентирована на подготовку специалистов по добыче указанных ресурсов в ущерб другим сферам экономики. Если добывать ресурсы – проще, чем их перерабатывать и проще, чем производить другие продукты, то может происходить постепенная деградация в степени квалификации рабочей силы в целом, что также сказывается на развитии. Правда, под вопросом остается, действительно ли добыча, например углеводородов – сфера с меньшим технологическим уровнем по сравнению с другими видами экономической деятельности. Тем не менее, такая гипотеза достаточно популярна и имеет определенную эмпирическую поддержку.

Ну, и наконец, третья гипотеза – это «голландская болезнь», когда ввиду большого притока иностранной валюты в экономику национальная денежная единица начинает укрепляться свыше некоего критического уровня.  При этом доля экспортного сектора увеличивается за счет других сфер экономики – в нашем случае - отраслей переработки и структура производства утяжеляется и упрощается, конкурентоспособность товаров и услуг на международной арене снижается.

Я думаю что, к России можно примерить любое из этих объяснений, которые не исключают друг друга, понимая, что имеются доводы и за, и против каждого из них. Мне, повторяю, более всего импонирует первая – институциональная - гипотеза, наименее же вероятной представляется вторая из них.

Теперь вопрос о том, какая экономика является сырьевой? Я думаю, сырьевая экономика – это такая экономика, которая использует свое конкурентное преимущество, заключающееся в обладании сырьевыми ресурсами, имеющими спрос на мировых рынках, т.е. в других странах. Хорошо это или плохо быть сырьевой экономикой? Ну, если отнестись к этому с умом, то ничего плохого в этом нет. Существует такая теория – теория прогрессирующего экспортёра, предложенная М. А. Портным, заведующим отделом Института США Канады РАН. Она предполагает, что эффективно развивающиеся страны последовательно повышают технологический уровень отраслей своей специализации в международном разделении труда.  Как правило, успешное развитие начинается с чего-то простого – с добычи, с текстильного производства, с сельского хозяйства. Продукция продается, а выручка вкладывается в развитие следующего передела той же продукции и тем самым страна занимает более высокую нишу в системе мирового производства и торговли. Затем процесс повторяется и экономика поднимается еще на уровень, и так далее вплоть до того момента, когда страна становится поставщиком финансовых услуг.  Этот путь прогрессирующего экспортёра прошли многие успешные страны, например, Соединенные Штаты, а затем Япония, после Второй мировой войны – некоторые Европейские страны пусть и не по полной схеме. Такой путь, который может быть пройден за одно поколение, обеспечивается не только сильными институтами развития, но и взвешенной политикой государства, которое вовремя диагностирует «симптомы голландской болезни» и проводит «лечебные процедуры». 

Справедлив ли тезис, что наши беды от нашего богатства? Мне кажется, я уже ответил на этот вопрос.

О.Г. Сосунов. А может, все причины, изложенные в теориях, - и появление лобби, коррумпции в экономики, и девальвация человеческого капитала, упрощение структуры производства являются следствием какой-то другой, более глубокой причины?

Н.И. Суслов. На мой взгляд,  слово «институциональное развитие» здесь всё-таки ключевое. Законодательство само по себе может быть несбалансированным, противоречивым, что уже характеризует институты как слабые. Но часто возникают ситуации, когда имеющиеся законы работают не так, как они задуманы и не так, как они работают в экономиках, откуда были заимствованы. Это значит, они «мутировали» под воздействием системы национальных институтов, которые уже к тому времени сложились, и стали выполнять совсем другие функции, чем должны бы были. Например, институт народовластия, парламент, который есть орган законотворчества. Реально в России это – во многом – институт лоббирования интересов. И, как многие считают, весьма коррумпированный.

Р.А. Гусейнов. Парламент – не место для дискуссий!

Н.И. Суслов. Конечно, это имеет место и на Западе, но все же не в такой степени. Другой пример - институт банкротства.

Вообще-то он задуман, чтобы санировать экономику, высвобождать неэффективно используемые ресурсы. Но у нас законодательство о банкротстве долгое время служило инструментом рейдерского перераспределения собственности. Есть и другие примеры, когда институты работают не так, как они задуманы.

С.Г. Золотаренко. Вот Вы говорите про институционализм, про причины – это применительно к российской экономике. А если взять нашу прошлую жизнь, советскую экономику? Там вероятно институты были достаточно сильные?

Н.И. Суслов. Видите ли, сама экономика СССР характеризуется как административно-командная система.

С.Г. Золотаренко. Ну, и тут вторая теория – богатство.

Н.И. Суслов. Могу сказать: Советский Союз был богатой страной, но люди в ней были бедные.

На мой взгляд, Советский Союз прекратил существование вполне закономерно: вне рынка сложная современная производственная структура, сложная экономическая система, вообще не может существовать. Для ее функционирования и развития необходимы институты саморегулирования.  Если этого нет, а вся информация проходит через единый центр экономического управления, то происходит информационная смерть центра.

О.Г. Сосунов. Это субъективная причина. Объективная причина – это то, что наращивался экспорт нефти, газа.

Н.И. Суслов. Не могу согласиться. Я думаю, что главное здесь то, что система становится неуправляемой. Как говорят экономисты, растут транзакционные издержки. И система гибнет под тяжестью этих издержек, большая часть из которых есть следствие оппортунистического поведения социалистических предприятий и вообще производственных структур. В отсутствии реального контроля – что, повторяю, возникает закономерно – предприятия перестают выполнять возложенные на них функции. Именно поэтому произошел крах экономики Советского Союза.

О.Г. Сосунов. У меня простой тезис. Достаточно простой и вытекающий из физических законов, из термодинамики, что стоимость создаётся там, где сжигаются энергоносители. Если этот тезис принять, то легко объясняются все причины. И объясняется, почему экономика страны, которая экспортирует нефть, обречена на деградацию. Я исходил из простых соображений. Каждый автомобилист знает, что чтобы проехать, надо сжечь в двигателе бензин. То есть, работа совершается тогда, когда сжигаются энергоносители.  И, в общем-то, здесь и Маркс был прав.

Г.И. Ханин. Я читал статью Сосунова. Вот термодинамика, о которой он много рассказывает. Я в силу своей тупости не понял, какое она отношение имеет к рассматриваемой им и нами основной теме… А дальше у него есть ясная экономическая мысль. Почему бы её не обсудить? Вот если мы вывозим нефть и другие сырьевые ресурсы, то у нас эти сырьевые ресурсы не используются для ряда отечественных производств. Вот так я воспринимаю эту теорию. Поэтому если мы хотим разрушить нашу экономику, надо экспортировать как можно больше. Если мы не хотим разрушить, надо оставлять эти ресурсы для обрабатывающей промышленности. Пусть она делает хорошие изделия, продаёт их, вместо того, чтобы гнать нефть и руду – делать прекрасные машины.
 

В обсуждении принимали участие члены редакционной коллегии и редакционного совета:
Олег Альбертович Донских, д-р философских наук, профессор;
Сергей Георгиевич Золотаренко, д-р экономических наук, профессор;
Сергей Петрович Исаков;
Галина Павловна Литвинцева, д-р экономических наук профессор;
Лев Леонидович Штуден, д-р культурологии.
Приглашенные гости: Рифат Ахмедович Гусейнов, д-р экономических наук, профессор кафедры общей экономической теории НГАСУ(Новосибирск);
Владимир Яковлевич Карпов, депутат Областной Думы от КПРФ;
Олег Глебович Сосунов, директор ОАО СФИНКС;
Никита Иванович Суслов, д-р экономических наук, профессор, зав секторм  ИЭОПП СО РАН(Новосибирск);
Гирш Ицыкович Ханин, д-р экономических наук, профессор кафедры общей экономической теории НГТУ;
Владимир Витальевич Шмат, к. экономических наук, ведущий научный сотрудник ИЭОПП СО РАН (Новосибирск);

ИДЕИ и ИДЕАЛЫ   № 2(4) т.1 2010