Кажется нестареющее - прогулка с ребёнком, который изумляется окружающим миром – от бабочек до цветов, и спрашивает тебя «Папа, почему небо голубое?» И ты немножко перебираешь в голове, спрашивая себе, отвечать честно (т.е. научно), или с толикой волшебства из детских сказок, которые  последние несколько тысяч лет родители рассказывали своим детям.

 
А рассказывали ли они?
 
Любопытства ради я сразу заглянула в словарь и узнала, что в английском языке слово blue (синий и голубой) происходит от индоевропейского корня, bhlewos, который – готовы к этому? – означает жёлтое! Слово потом менялось к греческому слову, phalos (белое), и в Старом английском означало бледно и цвет кожи с синяками. Потом мы взяли от французов их слово bleu и переменяли его на blue.
 
Даже в русском языке, где есть два слова – синий и голубой – не точно описывается цвет. Говорят, что голубой происходит от слова голубь (птица, которая не совсем голубая) и синий от сияния. Есть ещё одна теория, что слово синий происходит от курдского слова шиний, которое означает зелёное, синее и чёрное.
 
Blue широко не   принимали в европейских кругах до того, пока французская королевская семья в 14 веке не объявила, что это цвет модным, после чего в церквях синий цвет начали ассоциировать с Девой Мария. В России, может быть из-за страха Царя Ивана Грозного к людям с синими глазами, этот цвет не принимали еще дольше.. Вплоть до начала 20-ого века, оттенки синего цвета считались странными или связанными с бесами.
 
При предварительном исследовании удивитесь, что цвет blue является горячей темой для дискуссий между лингвистикой и антропологией. В Библии, в Ведических текстах и даже в Илиаде или Одиссеи не найдёте ни одного слово blue. Гомер сравнивал океан с вином. Он описывает небо, как звездное, широкое, великое, медное или бронзовое, но никогда как голубое (или синее). Но Гомер, правда, еще и говорил, что мёд – зелёный, а борода Одиссея - фиолетовая.
 
Что это - поэтическая метафора  или нарушение цветоощущения? Странно, что в Библии –философским и религиозным сердцем которой является небо и стремление к небу в разных формах – отсутствует описание его цвета?
 
Филологи предложили, что народы античного мира не имели хорошего зрения и развитого цветоощущения и их глаза, на той стадии биологической эволюции, просто не были способны отличить синий-голубой цвет от зелёного, поэтому и использовалось только слово зелёное.
 
(В японском языке до середины 20-ого века было тоже только одно слово для зелёного и синего цветов, в следствие чего возник интересный современный казус. В Японии, как во многих других странах, у светофоров есть сигналы из трёх цветов: красного (запрещает движение), жёлтого (запрещает выезд на охраняемый светофором участок, но допускает завершение его проезда) и зелёного (разрешает движение). В Японии, однако, их зелёный сигнал имеет синий тон. Почему?
Ги Теущер объясняет: «В японском языке было слово, ао, которое одновременно обозначало и зелёный и синий цвета. В современном японском языке, произошло разделение: ао – синий, и мидори – зелёный, хотя ао также применяется к обозначению зелёный цвета, когда фрукты неспелые (т.е. ао ринго = неспелые яблока). В 1930-х годах, когда светофоры импортировали в Японию, японцы сначала назвали зелёный свет ао шингу(зелёный свет). Но когда в языке появились два разные слова обозначающие зелёное, они не захотели поменять выражение ао шингу на современное мидори шингу, поэтому они до максимальной возможности изменили цвет светофора и он теперь самый синий сигнал в мире. (Япония является членом международной комиссии, которая определяет правила дорог – одно из этих правил, это что именно зелёный цвет, а никакой другой, разрешает движение.)
 
Но очевидно, что народы античного мира различали синий цвет, потому что этот промышленный цвет существовал в те времена: форма одежда римских начальников состоялась от поясов, сделанных с использованием  голубых красителей, и в древнеегипетской культуре камень ляпис-лазурь считался драгоценным и знаком власти, во многих картинах и папирусах показывается важная роль этого камня. В казахском языке есть два специфических слова для зелёного цвета: кок означает небо, океан и зелёные растения, а жасал  означает вещи, сделаны зелёной красителя.
 
Получается народы воспринимали цвет – и разницу между натуральными и ненатуральными цветами. Пришлось эту теорию отбросить, и филологи стали изучать языки коренных народов в поиске новой теории. То, что они нашли их еще больше удивило.

 
Язык чукчей, по исследованию Эрнста Альмквиста, не имеет слова для синего-голубого цвета. В их языке есть слова только черное, белое и красное. Если вещь имеет синий тон, то сразу описывали его как чёрное.
 
Языки индейцев Северной Америки оказались похожими: у племени Сиу, например, использует слово тото, которое одновременно означает синее, голубое и зелёное, а  во многих языках племен нет вообще отдельного слова blue.  Язык племени Кламаты, проживающего в моём любимом штате Орегон, тоже не имеет отдельного слово синий, но одно слово описывает цвет неба, любой травы, сорняка и растения, и хотя травы и растения меняют цвет при низких температурах осенью и зимой, слово, описывающий цвет не меняется.
 
На острове Суматра, коренные народы, как чукчи, имеют только слова для чёрного, белого и красного цветов. В языке Тагалог, до того, когда испанцы оккупировали их страну, также не определяли разницу между синим и зелёным. Теперь в язык вложены испанские слова verde и azure.
 
В австралийских языках аборигенов цвета имеют следующие классификации: чёрное (golegole, от слова gole, которое означает рыба каракатица, которая при малейшей опасности пускает в ход чернила), красное (mamamamam, от слова mam, кровь), и белое (корень пока не известен). Вещи, имеющие зелёный тон, называли soskepusokep – жёлчь и жёлчный пузырь.
 
Филологи использовали эти примеры, как доказательство того, что коренные народа не имели слов, чтобы выражать цвета. По их словам, эти языки были примитивными, и не умели отражать сложные мысли, включая цвет синий-голубой.
 
Но если изучаете группу индейских племён, Яномама, проживающих в джунглях Бразилии и Венесуэлы, то узнаёте, что в их языке может быть нет слова синий, но в нём есть четыре разные слова за двоюродный брат: amiwe(дочь отцовского дяди или материнской тёти), eiwe (сын отцовского дяди или материнской тёти), suwebiye (дочь материнского дяди или отцовской тёти), иshoriwe (сын материнского дяди или отцовской тёти). Примитивный язык?
 
 В Ботсване, в местных языках выделяют от 47 несогласных щёлкающих звуков и 78 щёлкающих кликов в начальной позиции предложений. 78 разных кликов! Бедный язык! 
 
 Язык Майоруна-Матсес в Перу, который имеет три разных прошедших времен : недавно прошло (до месяца назад), прошло (с месяца до 50 лет назад) или давно прошло (больше 50 лет назад).
 
(Этот язык особенно радует: он заставляет носителя уточнить в речи, одним глаголом, о том как узнал информацию, которую он рассказывает. Глагол сам меняется, если ты знаешь информацию через прямой опыт, или получил её через доказательства, или предполагаешь, или узнал от другого человека. Сложности продолжаются: если спрашиваешь мужчину Мастес, сколько у него жён (и их в тот момент нет в комнате с вами, даже если они в соседней комнате), он должен ответить, «У меня были две жены», потому что они не стояли перед вами в тот момент, когда задал вопрос и поэтому не знает о настоящем времени.)
 
Безыскусный язык? Неужели!
 
Как Ги Теушер пишет в его новом романе, Через языковое зеркало, «Язык, в котором жёлтый, зелёный и голубой обозначаются одним и тем же цветом может нам казаться странным, но он имеет под собой логику, где акцент больше на яркость, чем тон, и чьей главный призматический цвет, определяющий от других цветов, является красным.» И мы вернёмся к вышеупомянутым результатам: самые первые и универсальные цвета в любом языке – чёрное и белое. Потом, если народ считает важно определить цвета, красное чаще становится следующим (от его яркости и связи с кровью). Потом зелёный являлся, от его универсальной важности в окружающем мире (т.е. растение). Жёлтый, синий, фиолетовый и остальные цвета остались менее необходимыми, потому что не было никакой культурной срочности или частоты их определить. 

 
Сразу задаётся вопрос: Как же небо или океан не имели частоту или влияние на язык, если они вокруг всех с самого начала? Ну, один вариант: как описывать небо, если оно (в то время) не имело практического значения для результатов в жизни? Описывать продукты неба (снег, дождь, молния) или океана (рыба) стало более важным и более уместным, чем описывать то, что их рождало. В инуитском языке можно бесконечно описывать разные виды снега, а цвет неба – не важно.
 
И другой вопрос возникает: насколько синий цвет современная культурная идея? И насколько должна она оказывать влияние над нашим восприятием неба?
 
Примечательно, отсутствие точного слова для цвета неба не имело никакого влияние над способом разных народов придумывать ряд сложных религий и духовных ответов на то, что является небом.
 
В следующий раз, когда смотрите в небо, цените его –  вне зависимости от того бесцветно ли оно, или полно цветами!

Kore Gleason

Фото автора

Searching for the Blue Sky

How ageless seems the stroll with a young toddler, who marvels at the world around, from the butterflies to the flowers, and she asks, “Papa, why is the sky blue?” And you fumble a bit, wondering if you should answer it factually or with a bit of magical story-telling that must’ve been passed down to other children through the centuries about the origins of how the sky became blue.

Or was it?

Full of curiosity, I whipped out a dictionary and found that in English the word bluederives from the Indo-European root, bhlewos, which – are you ready for this? – actually means “yellow.” The word eventually evolved into the Greek phalos, “white,” and hence in Old English to “pale” and “the color of bruised skin.” We then borrowed from the French word bleu and changed it to our own.

Even Russians, who have two distinct words for blue, siniy and goluboy, have a unique history with this color. It is believed that goluboi comes from golub (pigeon), which is grey-blue, and that darker siniy comes from the verb to shine or beam. There is also a theory that siniy may come from the Kurdish word, shiniy, which means green, blue and black.

Blue was not widely accepted in European circles until French royalty in the 14^thcentury determined it to be fashionable and churches began to associate the color with the Virgin Mary. Russia waited until much longer, perhaps due to Ivan the Terrible’s rumored aversion to people with blue eyes and even in the 20^th century, shades of blue were described as devilish or strange.

With a little more research you’ll be startled to find that the color blue is at the heart of hot debate in several disciplines.  A study of historical (and historically important) texts reveals that the color blue is never mentioned in the Bible, Vedic texts or even the Iliad & Odyssey. In fact, Homer describes the ocean as wine-colored. He describes the sky as starry, broad, great, iron or copper, but it is never blue. But listen to Homer, and he’ll tell you that honey is green and the Ulysses’ beard is violet.

Poetic license or color-blindness? It does seem strange that the Bible, a book whose philosophical and religious heart centers upon the heavens and the sky-bound, would not attempt to describe the color of the sky.

For centuries scholars believed that the ancients could not see colors as well, were color-blind or their eyes at that point in biological evolution were not capable of grasping the color blue from green. Many languages had simply clumped the colors blue and green into one color (green).

(Japanese also combined the two colors until only this century, which has caused a bit of a contemporary crisis. In Japan, like everywhere else, they have three-colored street lights, in which red means stop, yellow means in between and green means go. In Japan, their green light has a distinctive bluish tint. Why? Guy Teutscher explains: “The Japanese language used to have a color word, ao, that spanned both green and blue. In modern Japanese, the distinction was made: ao is blue andmidori is green, though ao also denotes whether a fruit is ripe or unripe (ao ringoare green/unripe apples). In the 1930s when green lights were imported to Japan from the U.S., the Japanese labeled the green light the ao shingoo (green light). But when the distinctions were made between ao and midori, rather than changing the name of ao shingoo to midori shingoo, they altered the color to be as blue as possibly allowed.” (Japan is part of an international convention that ensures road signs have a measure of uniformity around the word, so they couldn’t change it to basic blue.)

But manufactured blues certainly existed: ancient Roman supervisors wore blue sashes (perhaps a precursor to blue being accepted as a standard military color), the Ancient Egyptians highly valued the stone lapis azuli and other blue stones as signs royalty. And the Kazakh language specifically has two words for green: kok to describe the sky, ocean and green plants, and zhasal to describe man-made green objects.

So that theory was quickly thrown out. Then scholars studied indigenous tribes and their languages for new answers. What they found was even more confusing.

The Chuikchi, according to Ernst Almquist, have no word for anything with blue in it; they only have words for black, white and red. Anything with a bluish tint is automatically described as black.

Native American languages were similar. The Sioux use the word toto to refer to both blue and green, and we find in most Native American languages the same to be true. The Klamath Indians of my beloved state Oregon don’t even use the same term for the color of any grass, weed or plant (and anything blue), and while grass will change color throughout the seasons, the color name for the grass does not change.

On Sumatra, they, like the Chuikchi, only have words for black, white and red. In Tagalog, they did not distinguish between blue and green – until the Spanish invaded them and they incorporated the Spanish distinctions between verde andazure.

In Australian aborigine languages, colors are classified as black (golegole, which comes from gole meaning the cuttlefish, which secretes a black ink); red (mamamamam, from mam, which means blood); and white (origins are still unknown). Things with green hues are referred to as soskepusokep, which means bile and gall bladder.

Scholars used these examples as proof that people in primitive cultures did not have a refined vocabulary to express colors. Meaning, primitive languages were exactly that: too primitive to express sophisticated thoughts, such as the color blue.

When it turned out that the Yanomamo, the famous tribe of the Amazon jungles, may not have had a word for blue, but four different words for 'cousin’ (amiwe: daughter of a paternal uncle or maternal aunt; eiwe: son of paternal uncle or maternal aunt; suwebiye: daughter of maternal uncle or paternal aunt; shoriwe: son of maternal uncle or paternal aunt), that theory quickly disappeared.

And how about the !Xoo language in Botswana, which contains 47 non-click consonants and 78 different clicks at the beginning of words? 78 different clicks!  Poor tongue!

Or the Matses language of Peru, which has three degrees of past in their verbs: recent past (up to a month); distant past (between one month to 50 years) and remote past (more than 50 years ago)?

(This particular language is a real delight : it forces the speaker to specify how they came to know the fact that they are stating. The verb used changes if you learned something through direct experience, inferred it from evidence, conjectured about it or if it was learned through hearsay. It also continues: if you ask a Matses man how many wives he has, and know that he has two, who happen to be elsewhere in the village the moment you ask him this question, he is obliged to say, “I had two,” because they were not present in the room at the moment he was asked the question!)

Hardly unsophisticated!

As Guy Deutscher states in his fascinating new book, Through the Language Glass, “a language in which yellow, light green and light blue are treated as one color may seem alien to us, but makes perfect sense within a system whose primary emphasis is on brightness rather than hue, and whose main prismatic color to set apart colors is red.” And we return to the abovementioned results: the first colors universally identified in any language are black and white. If a people determined it necessary, red became the next most often identified color (due to its brightness and association with blood). Then the word for green appeared, due to its universal importance in the environment (plants and vegetation). Yellow, blue, purple and the remaining colors were less necessary because there was no cultural urgency or frequency for their definition.

One could immediately ask: How could the sky or the ocean not have frequency/urgency if they surround us? One answer: How can you describe the sky in practical terms if it did not have practical purpose or results in the lives of people at that time? Describing the products of the sky (snow, rain, lightning) or ocean (fish) became more important than describing what gave birth to them. The Inuit language gives you an endless number of ways to describe the different forms of snow, but it does not consider it important to describe the color of the sky from which it came.

The question then arises: how much is blue a recent cultural convention? And how much should it affect our ability to appreciate it?

Fascinatingly, the lack of identifying the color of the sky and heavens did not prevent cultures from producing incredibly complex religions and spiritualities concentrating on the sky and heavens.

But the next time you look up at that sky, may you appreciate it – whatever color it may be!
 

Kore Gleason