О.Н.Яницкий: "Единственный шанс – это глобализация природоохранных сетей"

Сегодня государство планирует широкомасштабные меры по  освоению природных ресурсов Сибири и Дальнего Востока. Этот процесс неизбежно приведет к сокращению численности коренного населения (старожилов) этих обширных регионов и к увеличению притока пришлого населения, прежде всего гастарбайтеров из Средней Азии и Китая. Этот контингент будет заинтересован только в заработке и сносных условиях жизни, но никак не в сохранении местной природы и ее рациональном использовании.

Этого не может быть по той простой причине, что все планы и проекты этого освоения будут делаться централизовано в Москве. Этот двойной процесс сокращения коренного населения и притока людей со стороны идет уже в течение многих десятилетий. Но тогда это всё же были люди одной страны, называвшейся Советским Союзом, объединенные, хотя бы формально, одной идеологией. Тогда набор переселенцев шел организованно под контролем государства.

Сегодня и в обозримом будущем ситуация будет иная. С одной стороны, освоение будет вестись частно-государственными компаниями, имеющими общую цель: добычу и использование ресурсов (в основном на экспорт). Что, по крайней мере, на этапе освоения, потребует  дешевой рабочей силы. А этот этап может продлиться не менее 10-15 лет. С  другой стороны, уже много лет политика федерального государства в  отношении этого региона состоит в замене местных кадров, которые хоть  как-то связаны с местными условиями и интересами живущего там  населения, кадрами, рекрутируемыми из центра. Под кадрами из «центра» я  понимаю как столичную бюрократию, перемещаемую в рассматриваемый регион для проведения централизованной политики на местах, так и «отходы» этих кадров, которые по своим деловым качествам не  соответствуют условиям «центра».

То есть, в этом случае Сибирь может рассматриваться как «отстойник», замена увольнения вследствие  профнепригодности «почетной ссылкой».  Ни руководящие кадры, ни рядовые работники на вновь создаваемых  производствах ни социально, ни культурно не будут связаны с местами их  нового обитания. Более того, они сразу же войдут в конфликт со  старожилами, поскольку будут проводиться масштабные процессы сселения  деревень и поселков под стройплощадки (шахты, котлованы, искусственные  моря и водохранилища) для новых ресурсодобывающих предприятий.  Причем эта «зачистка» зачастую делается силовыми методами: поджогами,  насильственным сселением старожилов, уничтожением их имущества и  скота. Когда вынужденные переселенцы распыляются по территории  огромного региона, тем самым обрываются местные связи, сети.

И этот  процесс интенсивно идет уже сегодня, например, при реализации проекта  строительства Богучанской ГЭС и прокладке все новых «нефтяных  коридоров». Одни подобные проекты близки к завершению, другие уже  разрабатываются, несмотря на отсутствие части разрешительной  документации, заключений Ростехнадзора и т.п. Об общественном  обсуждении стратегии подобного освоения я уже и не говорю, поскольку  ресурсодобывающие и надзорные за этим процессом ведомства слиты в  одном министерстве.  

«Нефтяные трубы, пишет А. Тарасов, если и меняют жизнь в  коридоре, то отнюдь не к лучшему; трубы помогают жить совсем другим  людям, за тысячи верст от Сибири». Социальный смысл данного проекта: «уничтожение ангарского старожильческого анклава и формирование  зэковско-гастарбайтерской промышленной зоны» (Тарасов, 2012: 3). При  таком подходе, говорить о сбережении российского народа не приходится,  А о его интересе к охране окружавшей его природы – и подавно. К тому же,  возрастут в разы и масштабы воровства нефтяных ресурсов по той простой  причине, что воровать проще и прибыльней, чем трудиться в поте лица. 

Есть и третий момент, меняющий социально-экологическую ситуацию.  Прокладка тысяч километров нефтяных коридоров будет вестись в  малонаселенных и вовсе безлюдных местах, где контролировать этот  процесс, с точки зрения его соответствия природоохранным нормам, просто  будет некому. Не будет там еще долгое время и технических средств  контроля за состоянием среды.

Такой, фактически колониальный принцип  развития Сибири делает невозможным децентрализацию жизни людей и их  самоорганизацию. Равным образом будет невозможной и индивидуализация  жизни, столь необходимая для модернизации страны.  Возникает вопрос: как в этих условиях безраздельного господства  центра над обширной периферией, ее безлюдья и отсутствия доступа к  телекоммуникационной инфраструктуре малых сообществ коренного или  старожильческого населения создавать сети охраны природы?

Ответ один:  положиться на государственные системы мониторинга. Однако они, уже  много лет, фиксируя многочисленные нарушения природоохранного  законодательства, а также природные и техногенные катастрофы, лишь  регистрируют их, не передавая их гражданским природоохранным  организациям.

Вариант второй: включиться этим организациям в системы  глобального мониторинга, созданные США и ЕС. Это возможно, но  российские разработчики природных ресурсов Сибири имеют право не  обращать на них внимания, не говоря уже о трудностях перевода западных  данных на язык российских стандартов (ПДК, ПДВ и др.).

Вариант третий:  природоохранным гражданским организациям начать создавать  собственные сети мониторинга и затем делать результаты их наблюдений  достоянием общественности.

Вариант вполне проверенный и действенный,  но где взять средства на создание собственной сети? К тому же здесь  решающую роль играют межгосударственные отношения. Когда отходы  китайского химического производства, попали в реку Аргунь, а из нее в  Амур, уничтожив значительную часть ее фауны, российские  природоохранники забили тревогу. Однако дело ничем не кончилось, так  как у РФ с Китаем дружественные отношения. 

Существует трансграничный перенос загрязняющих веществ, который  в принципе может вызвать обеспокоенность граничащих с РФ государств.  Но, во-первых, он должен быть настолько силен, чтобы это вызвало  негативную реакцию в развитых странах, и они потребовали бы от РФ  применения более безопасных способов добычи полезных ископаемых. Во- вторых, эти государства не имеют той природоохранной культуры, которой  обладают российские гражданские экологические организации. Однако, как  мы видели в случае с катастрофой разлива нефти в Мексиканском заливе,  все дело кончилось большим штрафом для добывающей компании и  обещаниями усовершенствовать технологию добычи нефти с морских платформ.

На мой взгляд, из всех названных ситуаций пока нет выхода,  точнее, они являются паллиативными. Пока стратегия освоения природных  богатств Сибири останется прежней, ситуация не изменится. Возможны  лишь локальные решения, когда сообщества аборигенов или старожилов  совместно с активистами больших зонтичных гражданских организаций  будут сопротивляться действиям государственных организаций. 

Нормативность развития природоохранных сетей в данном регионе  означает достижение ими общероссийского стандарта. К сожалению, пока  здесь имеет место эффект бумеранга, то есть обратный эффект: снижение  природоохранных стандартов в Сибири и, как результат, их снижение и в  других регионах страны. «Так, в Красноярском крае вклад малого бизнеса в  ВВП региона не превышает 1,5%. И если Сибирь не отделится от России, то  и Москва будет стремиться к этому показателю, а не к европейским 60- 80%» (Тарасов, 2012: 3). 

Наконец, вследствие недостаточной (по сравнению с новыми планами  освоения ресурсов Сибири) геофизической изученностью этого региона  следует ожидать в нем новых экологических катастроф, которые особенно  опасны в условиях вечной мерзлоты и очень медленно  восстанавливающихся тундровых экосистем.

Как готовиться к этим  критическим ситуациям в данном социально-природном контексте – вопрос  открытый. Единственный шанс – это глобализация природоохранных сетей.  Однако история более чем полувековой борьбы против Байкальского  целлюлозно-бумажного комбината, так и не приведшая к его остановке и  перепрофилированию, факт мало обнадеживающий. 

Но теоретически рассматриваемая сеть есть прежде всего инструмент  борьбы против уничтожения природы. Весь многолетний накопленный  этими сетями социальный капитал должен быть, в конечном счете,  конвертирован во власть, но не денег, не финансового, а прежде всего - во  власть моральную. Защита природы и человека ею живущего – это задача,  достойная властных усилий. Меньше всего я имею в виду власть,  навязываемую силой, сверху. Нет, это должна быть всепроникающая и  всеохватывающая власть ценности этого симбиоза и, следовательно, борьбы  за его защиту.

Задача ученых, экспертов, активистов, волонтеров и рядовых  граждан сделать так, чтобы это знание о необходимости защиты природы и человека посредством перманентного плетения этих сетей стало  всепроникающим.   

Яницкий О.Н.

Из книги: "Природоохранные сети России и их социальный капитал (гносеологические и теоретические проблемы)"