С чего должна начинаться экомодернизация

         Человечество ведет непрерывную борьбу с природой: и тогда, когда оно просто живет за ее счет, и тогда, когда решает собственные проблемы  и конфликты, используя ее ландшафт и потребляя ресурсы, и тогда, когда стремится познать ее законы, чтобы поставить их на службу себе.

«Человек живет природой», и с этим ничего нельзя поделать, даже если бы удалось реализовать космическую идею В.И. Вернадского об «автотрофности человечества», то есть превращения энергии Солнца непосредственно в продукты, которыми питается человек. Эта экспансия человека в среду своего обитания сегодня достигла таких масштабов, что природа (точнее, биосфера, то есть глобальная экосистема), изменяясь, оказывает растущее обратное влияние на человеческое общество. Сегодняшние глобальные изменения климата, местные и региональные экологические катастрофы, возвращение, как казалось некогда, навсегда побежденных болезней, нищета, голод и порождаемые ими насилие и войны – все это – не что иное, как «экологический бумеранг» (У. Бек) неудержимой экспансии человека в биосферу, в окружающий его природный мир.

Значит, у человеческой экспансии в этот мир, а сегодня уже и в мир собственный как биологического существа и «мыслящего тростника», есть естественный предел, о котором ученые предупреждают уже более полутора столетий. Но человечество не может перестать развиваться, оно может лишь снизить темпы этого развития или сделать его более экологически эффективным и менее болезненным, например, затрачивать все меньше энергии и материалов на единицу конечного продукта. Все меньше раскачивать естественные ритмы природы и отнимать у нее кажущиеся человеку «лишние» куски естественного ландшафта. А, главное, – все меньше вмешиваться в сложившийся тысячелетиями круговорот (метаболизм) вещества и энергии в биосфере.

Принцип врачевания «Не навреди!» здесь абсолютно адекватен. В противном случае, как сказал Нобелевский лауреат Ян Тзен Ли, открывая XVII конгресс ISA в 2010 г., если рост народонаселения и количество потребляемой энергии на душу человека будут продолжаться, то излучаемая солнцем энергия скоро просто не будет покрывать растущие потребности населения Земли.

Более 15 лет назад я назвал современное общество «обществом всеобщего риска» (Яницкий, 1994, 1996), связав, вслед за У. Каттоном и Р. Данлэпом  (Catton and Dunlap, 1980), преодоление этого критического состояния с концепцией всеобщего эко-ориентированного развития. Сегодняшний терроризм – это война против всех, но прежде всего против мирного населения.

Политологи: «терроризм – это третья мировая война». Но экологическая катастрофа – это тоже «война против всех», без разбора! Значит, моя концепция «общества всеобщего риска» подтверждается снова и снова? Э.Фромм когда-то написал свое «Бегство от свободы», имея в виду западного индивида. Но в «обществе всеобщего риска» уже и физически бежать некуда. Нет никакого «другого», то есть более безопасного, места, чем то, которое в данный момент поражено экологической катастрофой. И ее лицо знакомо людям уже тысячи лет: пожары, засухи, землетрясения, наводнения, торнадо и тайфуны.

 Поэтому «экологическая модернизация» (далее, экомодернизация) должна быть также не локальным, а всеобщим и системным (в моей терминологии, средовым) процессом. Вечная мечта человечества создать «рай на Земле», то есть локус идеальных условий жизни («оазис благоденствия») при неизменности сложившихся форм человеческой деятельности, так и осталась мечтой. Всякий такой «оазис», созданный усилиями власть предержащих, ученых и изобретателей, неизбежно будет съеден окружающей средой, природной и человеческой, какими бы высокими стенами от мира он не отгораживался. Сегодня на смену идеала всеобщего благоденствия приходят императивы глобального устойчивого развития и средовой безопасности (environmental safety), потому что несущая способность среды обитания многократно превышена.

Но и другой способ решения социально-экологических проблем,  который пропагандировали А.С. Ахиезер и его последователи, а именно – сделать российское общество максимально открытым «через развитый утилитаризм» (Ахиезер, 1997, 1997а), оказался разрушительным для ее природы и населения, поскольку, как показали прошедшие 15 лет, резкое открытие России миру дало противоположный эффект: вместо притяжения интеллектуальных ресурсов и развития новых технологий наблюдается всевозрастающее бегство из нее финансового и социального капитала и «сброс» на российскую территорию ядерных и других разрушительных отходов.

Экомодернизация не может быть осуществлена как последовательность мер: сначала модернизация экономики, потом политической системы, затем системы образования и культуры и т. д. Новейшие технологии ломаются и наносят непоправимый ущерб природе, если сознание человека-оператора не изменено – вспомним недавнюю экологическую катастрофу в Мексиканском заливе, экосистема которого уже никогда не будет прежней.

Гигантские чисто технические решения и проекты (каскады ГЭС, искусственные моря, освоение целинных земель), принеся краткосрочный экономический эффект, потом на десятилетия становятся причинами обнищания населения целых регионов и следующих за ними ресурсных войн, в которых гибнут сотни тысяч людей, а оставшиеся в живых могут жить только на средства благотворительной помощи.

Ресурсные войны – реальность наших дней (Кьеза, 2006). Но люди страдают и умирают не только от войн за миску риса и клочок земли для жизни. Они страдают и умирают от поспешно сертифицированных лекарственных средств, изобретенных наукой, – последняя просто не успевает отследить «риски будущего» от собственных инноваций.

Поэтому экомодернизация должна быть общим руслом развития любой человеческой деятельности, включая и социологическую науку, а посему – разрабатываться, моделироваться и осуществляться комплексно.

 Уже не кажется парадоксальным тезис, что экомодернизация как процесс «примирения» человека и природы – глубоко конфликтный процесс. Ключевой социологический вопрос, говорит У. Бек, с какой стороны и от кого придет поддержка про-экологическим изменениям, поддержка, которая во многих случаях вероятно подорвет их собственный образ жизни, их привычные стандарты потребления, их социальный статус и изменит условия их существования? Или, иначе: каким образом искомая космополитическая солидарность, идущая поперек любых национальных границ, станет реальным, «зеленеющим обществом», солидарность, которая является необходимой предпосылкой для транснациональной политики сдерживания климатических изменений?

Или еще жестче: «чем более мир будет объединен изменением  климата, – говорит он, – тем более он также будет им разделен, разобщен». Именуя это противоречие космополитической диалектикой климатических изменений, Бек задается вопросом: как эти противоборствующие тенденции могут приспособиться друг к другу? То есть что ждет нас впереди: конфликт или кооперация? (Beck, 2010).

Для России, как ресурсно-ориентированной страны, идущей к тому же в русле специфической исторической модели  «власте-собственности» (Пивоваров, 2006) и потребительской идеологии, это особенно трудный вопрос.

Но вот действительный парадокс: экокатастрофа стимулировала возникновение в нашем «вертикальном» и атомизированном социуме «горизонтальных» общностей неравнодушных людей.

Оказалось, что не все члены гражданского общества равнодушны ко всему, что не касается их лично, и не все оно заражено потребительством. Более того, серия летних экокатастроф мобилизовала тех, кого она никак непосредственно не затрагивала. То есть она консолидировала значительную часть общества. Они одновременно оказывали помощь пострадавшим и сделались нужными друг другу. Надолго ли?  – вопрос открытый.

Увлекаясь изучением глобальных проблем, мы забываем о важности сохранения человеческих микрокосмов, самоорганизующихся общностей. Я называю данную мобилизацию экологической, потому что нужно было спасать именно экосистемы, социальные и природные.

В стране система управления – ведомственная, директивная, а в критических случаях, подобно рассматриваемому, требуется интерактивная и горизонтальная с обязательной обратной связью.

Так или иначе, экомодернизация должна начинаться с рефлексии, самокритики и глубокого переосмысления отношения «человек–природа».

То есть человеку придется начинать с себя, своих привычек, потребностей и образа жизни. И честь этого начала, как свидетельствует история европейской и русской науки XIX-XX вв., принадлежит ученым, естественникам и гуманитариям, действовавшим совместно. Практически это означает, что принципы «Новой экологической парадигмы», созданной более 30 лет назад американскими социологами (Catton and Dunlap, 1980), должны быть критически переосмыслены, затем – разработана новая экологическая парадигма именно как социальная (социетальная), а потом на ее основе должны быть созданы теории среднего уровня, учитывающие реалии информационного общества, и в конечном счете они должны быть институционализированы, то есть превращены в систему законов, культурных кодов, а также сил контроля и принуждения к их исполнению.

 Подобная рефлексия глубоко укоренена в культуре, которую я называю посткапиталистической или после-рыночной. Эта культура не отрицает существования частной собственности, но рассматривает ее функционирование как подчиненное целям производства общего блага.

События последних лет и особенно «горячего лета» 2010 г. и последовавших за ним ледяных дождей были лишь «репетицией», прелюдией того, что ждет мир в ближайшее десятилетие, если мы будем оставаться на старых позициях: сначала экономика (политика, оборона и т. д.), а уж потом – экология.
 

 Из монографии Олега Яницкого "Экомодернизация России: теория, практика, перспектива"