ГЛАВА 6. ЭКОЛОГИЧЕСКИЙ КРИЗИС – ОДНА ИЗ ГЛОБАЛЬНЫХ ПРОБЛЕМ СОВРЕМЕННОСТИ

  История накопления и развития негативных последствий неграмотных экологических действий человечества столь продолжительна, предсказываемый сценарий дальнейшего развития событий столь ужасен, а количество людей, согласных с подобной точкой зрения и всерьез озабоченных угрозой экологического кризиса столь велико, что, казалось бы, всем давно все ясно, и решение – простое, хотя и жесткое – давно должно быть принято к действию.

Но нет. Решения даже по таким «простым» вопросам, как атомная энергетика и выбросы в окружающую среду недвусмысленных ядов либо так и не принимаются, либо застревают на уровне полумер.

 

Напрашивается вывод о том, что какие-то из перечисленных выше позиций либо неверны, либо далеко не столь однозначны.

Возможно, что к данному вопросу следует подойти с другой стороны.

В течение многих десятков лет человечество вело дискуссию о том, каким существом является человек – биологическим или социальным, или, по крайней мере – чего в человеке больше. На наш взгляд в этом старом споре есть один значительный нюанс, выводящий его на новый уровень. Дело в том, что практически всегда под словом «биологическое» в человеке понималось в основном физиологическое начало, к рассмотрению принимался отдельный человеческий организм и сравнивался с таким же животным организмом. Значительное их сходство давало в руки сторонникам «биологического» аргументы в свою пользу. В свою очередь, большая разница в поведении, особенно в социальных его аспектах, говорило об обратном. Результат на сегодняшний день, как и следовало ожидать, носит компромиссный характер: человек – существо биосоциальное.

Гораздо более интересные результаты можно получить, если под «биологическим» в большей степени понимать экологическую составляющую биологии, а человечество рассматривать как вид и, в особенности – как комплекс популяций. При таком подходе, вполне возможно, откроются и корни «социального» в человеке, поскольку не могло это «социальное» появиться из ничего.

Со времен Неолитической революции, когда быстро развивающееся человечество перешло от собирательства и охоты к земледелию и скотоводству, оно получило два мощных «экологических» отличия от остальных видов:

- создав собственным разумом уникальную независимую трофическую нишу, человечество добилось невероятной независимости от остальных видов и даже физических факторов внешней среды;

- что и позволило ему беспрецедентно наращивать свою численность, что совершенно нехарактерно для консументов высших порядков. И дело, наверное, не в численности как таковой, абсолютные величины других близких видов может быть и сравнимы, но уникальным является ее почти линейное наращивание в течение относительно небольшого по эволюционным меркам отрезка времени. Пожалуй, самой главной причиной Неолитической революции было некоторое пороговое развитие нервной системы человека, которое, с одной стороны, увеличило срок детского развития до достижения функционально взрослого состояния, а с другой – обусловило необходимость сохранения жизни старикам – главным хранителям и обработчикам накапливаемой информации.

Даже из школьного курса биологии известно, что каждый вид (уместнее было бы говорить – популяция) стремится произвести на свет максимальное количество потомков. И это, по-видимому, и главное, и первое условие выживания (точнее было бы – обеспечить выживание и размножение максимальному количеству потомков, т.к. в природе есть две стратегии: рожать огромное множество детей и больше о них не заботиться; и рожать немного детей, но какое-то время о них заботиться, например, охранять от хищников. У себя дома можно наблюдать в аквариуме: гуппи – пример первой стратегии, а цихлиды – второй – С.З.). Но при этом ни один вид в естественных экосистемах не способен бесконечно наращивать свою численность (хотя она не есть величина постоянная). Такому развитию событий мешают два комплекса лимитирующих факторов – внешние и внутренние.

К наиболее известным и значимым внешним факторам относятся достаточное или, наоборот, недостаточное количество корма, а также его качество (содержание питательных веществ), воздействие вида или видов, стоящих выше в трофической цепи, а также различные физические, главным образом климатические, факторы. Внешние факторы, регулирующие численность, действуют чаще всего прямо, влияя на физическое состояние особей, или просто увеличивая смертность.

 

Человек – единственный вид (позвоночных, т.к. у муравьев тоже неплохо с кормовой базой получается – С.З), научившийся успешно контролировать и даже управлять ими (особенно теми, которые касаются кормовой базы), а также активно защищаться от воздействия внешних неблагоприятных условий среды. Что, собственно, и позволяет ему увеличивать свою численность и расселяться в самые разные, порой мало подходящие для обитания места.

Внутренние регулирующие факторы – вещь более тонкая. В живой природе при огромном разнообразии действующих факторов и их сочетаний нередки случаи, когда популяция оказывается в благоприятной ситуации на протяжении достаточно длительного периода (обилие корма, невысокий пресс хищников, стабильные климатические условия и т.д.), когда существуют явные предпосылки для увеличения численности, что, казалось бы, должно быть выгодно любой популяции.

Но на самом деле такой рост численности невыгоден в стратегическом плане: резкий прирост населения может быстро и надолго подорвать кормовую базу, либо вызвать ответную вспышку численности «сидящего сверху» хищника, что неминуемо приведет к катастрофическому росту смертности, а слишком быстрое и сильное падение численности очень опасно для популяции, оно чревато достижением некоторых минимальных пороговых значений, когда восстановление численности весьма затруднено.

Для того, чтобы не случалось подобных колебаний со слишком большой амплитудой существуют внутренние механизмы регулирования численности. В действии этих механизмов особое значение имеет не численность как таковая (виды, кроме человека, не способны проводить перепись населения и оценивать ее), а плотность – количество особей на единицу площади.

По современным представлениям один из наиболее вероятных вариантов действия такого механизма достаточно прост (да они и не должен быть сложным хотя бы в силу его важности и требований к надежности). При увеличении плотности в популяции растет частота встречаемости особей при обычных передвижениях по территории, занимаемой популяцией. Каждая такая встреча вызывает реакцию в виде выделения в организме особых веществ типа гормонов. При слишком частых встречах происходит накопление этих веществ, что заставляет особь вести себя определенным образом; это может выражаться в повышении агрессивности и, соответственно, приводить к конфликтам между особями, может повысить миграционную активность и заставить большее количество животных покидать пределы данной популяции, может снизить репродуктивную активность. Животные и популяция в целом находятся как бы в стрессовом состоянии, вызывающем определенную реакцию в виде нестандартного поведения особей. Предполагается, что подобная ситуация в популяции ведет к сокращению рождаемости и количества выживших потомков. Так или иначе, уменьшается численность популяции, ее плотность, ситуация «успокаивается» и приходит к норме.

Описанные механизмы регулирования состояния популяции в зависимости от показателей плотности – очевидно далеко не единственные и, вероятно, не самые важные, но они, по крайней мере, самые заметные и активно изучаемые в природных популяциях.

Системы «запуска и функционирования» таких механизмов естественным образом должны находиться внутри популяций (больше просто негде) и иметь достаточно высокий уровень прочности – защищенности от сбоев. В соответствии с принципами эволюционной теории формировались подобные механизмы в течение длительного периода, начиная с низших форм и «запрятаны» они должны быть очень глубоко, в генетических структурах. Потеря их должна быть слишком дорогой, если не роковой, утратой.

Человек, как вид в достаточно большой степени вышедший из-под контроля внешних факторов, тем не менее, остается представителем животного мира и очень маловероятно, что ему удалось (или даже удастся) избавиться от описываемых внутренних механизмов. По крайней мере, большинство из нас способно почувствовать их действие и внешние проявления в местах большого количества народа – и агрессивность, и стремление к уединению, к перемещению.

Хотя, конечно, в применении к человеческому обществу все обстоит и так, и гораздо сложнее: с одной стороны, в связи с групповым характером расселения плотность поселений (особенно больших) очень велика. Развитие медицины еще более увеличило ее (за счет выживания потенциально нежизнеспособных особей и за счет увеличения продолжительности жизни, резко увеличив количественно пострепродуктивную часть поколения).

С другой стороны, следует заметить, что в естественных популяциях описанный механизм реагирует, скорее всего, даже не на плотность как таковую, а на ее изменение в течение определенного периода (не исключено, что уменьшение плотности действует в обратную сторону – способствует увеличению численности). У человека же величина плотности в крупных поселениях давно достигла запредельных значений и воспринимается переполненной, но постоянной величиной. В этом смысле человек и его популяции находятся в постоянном состоянии стресса. Не в этом ли причина необычной для животных повышенной агрессивности довольно большого числа особей, причем агрессивности, направленной на особей своего же вида?

Тем более что в отношении и животных, и человека мы пользуемся одним и тем же термином – «агрессивность», но понимаем, что содержание его в разных случаях отличается и даже очень.

Соответственно, у человека, вышедшего в основном из-под естественного контроля, этот внутренний механизм должен быть в постоянном действии.

Судя по всему, в соответствующей ситуации агрессивность, либо тягу к расселению, либо иную реакцию проявляют не все особи, а лишь некоторая предрасположенная к этому часть, произведенная и постоянно производимая на свет генотипом. Эти качества должны «дремать» до определенной поры, чтобы в нужный момент «проснуться» и сделать свою работу – скорректировать ситуацию в популяции. Вполне естественно, что это происходит не «вдруг», вроде нажатия на спусковой крючок, а по мере изменения плотности. И именно изменение служит сигналом (точнее, в зависимости от разницы? Изменяется интенсивность сигнала).

У высших форм животных генотипические вариации гораздо чаще проявляются в функциональных поведенческих реакциях, нежели во внешних признаках. Особенно характерно это должно быть для человеческого общества.

 

Механизмы регуляции численности существую также и «внешние» на уровне экосистем и сообществ разного уровня. Но мы имеем в виду не примитивные модели «хищник-жертва», а механизмы примерно того же типа, что и в популяции, только на системном уровне, когда все входящие в экосистему популяции, так или иначе, взаимно регулируют численность друг друга для оптимального совместного использования поступающей энергии.

Конечно, когда мы говорим о внешнем проявлении механизмов, таких, как агрессивность и т.п., мы вынуждены пользоваться человеческим языком и должны помнить, что агрессивность, например, в природе не носит той социальной негативной окраски, которую имеет в виду история человеческих отношений.

Тем не менее, механизмы существуют и требуют определенных реакций, которые в случае уникального человеческого вида в хитросплетениях социальных надстроек проявляются нештатным образом.

Постоянное наличие определенного процента агрессивных характеров в перенаселенных по природным меркам социумах – дело привычное, столь же привычна и извечная вера в их перевоспитание, основанная на непонимании корней явления.

Действие же внешних механизмов проявляется в еще более необычных с экологической точки зрения условиях: человеческий вид со времен неолитической революции получил значительную независимость от окружающей его экосистемы и, возможно, внешние механизмы привели к разделению человечества на независимые популяции, которые начали взаимно и активно регулировать численность друг друга. По крайней мере, это единственная причина, позволяющая объяснить и даже оправдать практически уникальную внутреннюю агрессивность особей человеческого вида и бесконечные войны между самыми различными группами за ресурсы и территории.

Конечно же, это всего лишь гипотеза, причем весьма уязвимая, но которая позволяет объяснить необъяснимые пока вещи, и которая может служить основой для дальнейших рассуждений и исследований по этому вопросу.

Конечно же, необходимо сразу сделать оговорку, перед тем как продолжать рассуждения в том же духе. В биологической науке, в отличие от точных наук типа математики и физики, не существует законов, в лучшем случае можно пользоваться термином «закономерности». Естественно, не существует и понятия доказательства. Сложность биологических и, в особенности, экологических систем столь высока, а состояние – нестабильно в силу естественного непрерывного развития, что роль доказательства выполняют статистические показатели повторяемости явлений. Поэтому, конечно, рассуждения, приведенные в данной работе, стоит рассматривать скорее как гипотезы, как, впрочем, большинство построений в современной экологии; хотя мы можем подходить к ним как к доказательствам, выполненным в «другой системе координат».

Сложность принятого в данных рассуждениях подхода состоит, главным образом, в том, что, с одной стороны, признание действия естественных популяционных механизмов, свойственных животным популяциям, в применении к человеческому обществу является гипотезой, хотя и логичной, но недоказуемой на сегодняшний день (как, впрочем, и практически неопровержимой), а, с другой стороны, подобный подход находился под жестоким запретом в течение огромного периода «сознательного» состояния человечества. Тем не менее, есть надежда и явные признаки того, что это самое «сознательное» состояние достигло или, по крайней мере, вплотную приблизилось к уровню, позволяющему не только вслух говорить на подобные темы, но и производить соответствующие исследования, и делать необходимые выводы.

Следует заметить, что приводимые здесь рассуждения нельзя рассматривать как весьма простую попытку применения выявленных в естественной природе экологических закономерностей к человеческому обществу. Это, скорее, результат двустороннего подхода: анализ социальных процессов, происходящих в обществе, позволяет глубже понять структуру и функционирование животных популяций, давая пищу для формулирования и проверки различных гипотез, а полученные в ходе длительных исследований (природных экосистем – С.З.) результаты складываются в более или менее цельную картину, приводящую к ассоциациям с человеческим обществом. Подобный двусторонний подход вполне объективен, но отнюдь не безгрешен: так, в ходе использования общественного человеческого опыта в популяционных исследованиях ученым приходится пользоваться терминами, взятыми из обыденного человеческого языка, типа «борьба за существование», «победа или поражение в ходе конкурентной борьбы» и т.п. Человеческий смысл этих выражений и слов, так или иначе, сказывается на понимании и применении соответствующих научных терминов не только заинтересованной публикой, но и профессионалами, что приводит либо к разночтениям и долгим дискуссиям, либо даже к ошибочной трактовке полученных результатов. Подобное противоречие вовсе не следует считать ошибкой, это результат вполне объективного развития науки. Однако современное состояние экологических исследований настоятельно требует подобное обстоятельство учитывать.

Внутривидовая, а точнее – внутрипопуляционная конкуренция – явление, не требующее бОльших доказательств, чем уже имеющиеся. Результатом этой конкуренции является более успешное участие в размножении и оставление большего количества потомков с родительским более «удачным» генотипом. Подобная конкуренция – основа развития популяции и один из важнейших механизмов эволюционного развития – проходит на разных уровнях и проявляется в различных вариантах, а жесткая необходимость участия в подобной конкуренции заложена в генотипе каждой особи. В этом, пожалуй, состоит главное отличие в содержании и смысле термина «конкуренция» в экологии от традиционного человеческого понятия: конкуренция в обществе зависит от свободы выбора и человек может включиться в нее, а может отойти в сторону; в живой природе конкуренция – способ развития, а значит – существования.

 

Генотип, как огромное количество генов и гигантское количество их комбинаций, порождает великое разнообразие форм, как внешних, так и внутренних – физиологических, а также форм поведенческих реакций. В такой ситуации конкуренция – один из основных инструментов отбора, направленного на постоянное повышение приспособленности к имеющимся условиям внешней среды, но не ведущего к сокращению разнообразия, поскольку внешняя среда в принципе непостоянна.

Естественно, что каждый появившийся на свет генотип в виде конкретной особи «не знает» своих способностей и возможностей, - они, собственно, и проверяются в ходе конкурентной борьбы. Борьбы в человеческом смысле этого слова в подобной конкуренции почти нет, чаще всего это нечто вроде взаимного «сравнения» фенотипов –внешнего проявления конкретных генотипов. В зависимости от «содержания» генотипа фенотипы могут различаться по размерам, формам тела и его частей, пропорциям, окраске, физическим возможностям, типам поведенческих реакций, характеру и т.п. Большему или меньшему успеху может послужить любой из параметров, либо их сочетание.

Некоторые фенотипические проявления конкретного генотипа участвуют в «соревновании» самым прямым образом: по внешним данным более или, наоборот, менее предпочитаются партнеры для участия в размножении, и в человеческом обществе, возможно, это явление выражено ярче, чем у других животных. Большая часть различных параметров фенотипа работает косвенным образом – более сильный, быстрый, живучий, сообразительный и т.п. имеет больше шансов на участие в размножении с «лучшим» партнером, в более благоприятные сроки, в более подходящих условиях и т.д. Конечно, вся эта борьба носит статистический характер, и вероятность победы одних генотипов действительно высока, у других граничит со случайностью, у подавляющего большинства шансы приблизительно равны, но зависит это не только от «качества» генотипов, но и от конкретного состояния внешней среды, при котором этому генотипу приходится «жить и работать»; да и роль случайности при большом количестве взаимодействующих особей не так уж и мала.

У человека, который относится к высшим млекопитающим, очень развито столь характерное для этой группы стайное поведение – совместное групповое проживание большого числа особей, не являющихся членами одной семьи. «Агрегация в результате социального притяжения. Агрегация может усиливать конкуренцию между особями за питательные вещества, корм или жизненное пространство, однако это неблагоприятное следствие агрегации более чем уравновешивается тем, что она способствует выживанию группы в целом» (Одум, 1975, с.268).

Стайное поведение порождает иерархию – фенотипическую борьбу генотипов (как по внешним данным, так и свойствам «характера», поведению). Победа генотипа заключается в одном – максимальном участии в размножении (и, по возможности, с «передовыми» генотипами) и продолжении жизни этого генотипа в большем количестве потомком и поколений. В генотип особи заложена способность к конкуренции!

Как мы уже говорили, вся эта система работает на повышение приспособленности особей в популяции к условиям внешней среды и, одновременно, на сохранение оптимального разнообразия популяции, рассчитанного на изменение внешних условий. А для того, чтобы эта система постоянно работала, в каждом генотипе должно быть заложено «стремление» к обязательному участию в конкурентном соревновании, и чаще всего главная цель этого участия не столько победить, сколько «общими усилиями» сравнить генотипы, «проверить» их качество и уровень соответствия условиям среды обитания и готовности к возможным изменениям. А проявляется это участие в активности соответствующих форм поведения, от самых простых, таких, как активность в поиске корма, в поиске и выборе партнера по размножению, в выкармливании и защите потомства, до более сложных – группового и территориального поведения.

Территориальность в экологии рассматривается в качестве разновидности конкуренции между особями одной популяции за обладание индивидуальным участком (асимметричный тип конкуренции). Причем чаще всего под территориальным поведением подразумевается активное поведение по защите своего участка от посторонних особей. Вполне естественно, что различными являются размеры и качество разных участков, кроме того, некоторым особям таких индивидуальных участков может просто не хватать. Существует мнение, согласно которому индивидуальная территория есть единственный в своем роде «непотребляемый» ресурс, обладание которым повышает конкурентоспособность отдельной особи или семейной группы.

Подобный тип внутрипопуляционных взаимодействий присущ человеческому обществу с самых ранних стадий его становления. Характерной особенностью территориального участка как «непотребляемого ресурса» является возможность сохранять его в течение длительного времени, передавать следующим поколениям и увеличивать его площадь. Эти экологические свойства территории, по-видимому, послужили основой появления в человеческом обществе такого уникального феномена, как собственность, а она, в свою очередь, привела к развитию материального производства и экономики.

Рассуждая в этом ключе, человека следует считать «осознавшим себя генотипом», но осознавшим не полностью, а до той степени, когда он «ощущает» действие внутрипопуляционных механизмов, способен «чувствовать» их «позывы», но вынужден трактовать их на уровне своего развития, чаще всего в подсознательном или эмоциональном виде.

Но даже подобное «осознание» активности генотипа дает ему в руки совершенно уникальную возможность создавать искусственный фенотип, скрывая настоящий под декорацией из различных, чаще всего, материальных объектов – от косметики и одежды до массивной брони собственности. Наличие и величина собственности как бы перекрывают все недостатки (а иногда и достоинства!) генотипа, которые должны проявиться в фенотипе. А механизм передачи собственности по наследству подменяет успешное продвижение этого генотипа от поколения к поколению и сохранение его в эволюционном развитии популяции.

С одной стороны, появление и развитие феномена собственности как искусственного фенотипа дало толчок к появлению и развитию феномена равенства возможностей разных по генотипу особей, тем более, что собственность можно получать самыми различными путями: зарабатывать, накапливать за счет экономии, выиграть, украсть и т.п. В отличие от территориальных объектов собственность можно создавать и наращивать, что, по-видимому, послужило основой материального производства, а затем и экономики. Собственность стала одним из стержней экономики в смысле создания и накопления гигантского материального искусственно созданного мира.

А поскольку стремление к обязательному участию в конкуренции генотипов – постоянно действующий механизм развития популяции – человеку присущ явно не в меньшей степени, чем животным, в погоню за обладанием собственностью включилось подавляющее большинство особей. Оборотной стороной медали стало то, что, в человеческом обществе с ускорением его развития происходит создание и накопление материальной базы – огромной и распределенной крайне неравномерно (потому как собственность! Да и конкуренция генотипов так или иначе продолжает работать).

Подобный подход, конечно, ничего не доказывает, является гипотезой, но позволяет объяснить явление накопления предметов материального производства и многие отношения в человеческом обществе, так или иначе касающиеся проблем собственности. Поскольку фенотип «участвует в соревновании» практически на протяжении всей жизни и «надеется», что его «победа» будет передана как «эстафетная палочка» последующим поколениям, встает вопрос о том, что получаемая тем или иным способом собственность должна находиться в неразрушенном состоянии достаточно продолжительное время, лучше всего, если в течение жизни нескольких поколений. Это породило целое направление научных исследований и технических достижений, направленных на повышение прочности и долговечности продуктов материального производства – от пищи до сложнейших строительных конструкций.

За многолетнюю историю развития человечество накопило не только огромный опыт в создании, распределении и присвоении собственности, но и невероятные запасы этой самой собственности, плохо объяснимые с точки зрения разумной необходимости. Большую сложность на современном этапе представляет сам процесс сравнения величин собственности у индивидуумов, что затрудняет оценку результатов конкуренции искусственных фенотипов-генотипов.

Вначале – косвенная зависимость от генотипа (обладать большей собственностью могут лишь соответствующие типы поведения), которая в дальнейшем убывает, хотя и не до конца.

Независимость (хотя бы и относительная) собственности от генотипа порождает иллзию уравнивания генотипов в конкурентной борьбе в связи с возможностью ее накопления, в особенности, если учесть наличие принципиально разных путей для этого – зарабатывание, экономия, выигрыш, обман, преступление и т.д. Мало того, и это, пожалуй, самое главное – собственность (как «искусственный» фенотип) можно передавать по наследству от поколения к поколению, что, в общем, завершает картину подмены естественного хода конкурентной борьбы генотипов искусственным! И это, возможно, единственное объяснение накопления невероятных запасов собственности, перекрывающих все разумные варианты естественного потребления. Это подтверждает тезис о том, что собственность в огромной степени носит информационный характер, нежели способ запасания элементов потребления.

 

Фенотип, а в особенности генотип, - это не только и не столько физические возможности, в гораздо большей степени это определенный набор информации о качественных особенностях особи, группы и даже целой популяции. То же самое следует сказать и о накапливаемой собственности. Большинству крупных и даже средних собственников подобные количества собственности вовсе не увеличивают пропорционально качество жизни в смысле удовлетворения любых жизненно важных и даже не очень важных потребностей. Эти количества – суть информация о собственнике, о его возможностях и способностях, о его месте в иерархической структуре популяции – социальной группе, искусственный вариант фенотипа.

С древних времен эта проблема разрешалась простым и почти чисто человеческим способом (хотя, конечно, корни феномена обнаруживаются в среде животных, и не только самых высших): собственность может обладать не только количеством, но и качеством, что, в общем, довольно просто переводится на язык стоимости – понятному для большинства способу сравнения. Речь идет вначале об украшении предметов собственности, специальной выделке, поиску формы, материала и т.д., то есть об информации практически в чистом виде. Опасно делать на основании этого выводы о происхождении искусства, но определенное зерно истины здесь наверняка имеется, по крайней мере, в отношении его ранних прикладных форм.

ХХ век с его фантастическим ускорением всех или большинства процессов в человеческом обществе породил очередной виток в конкуренции искусственных фенотипов – стремительно сменяющуюся моду. Мода как явление присуща человечеству с очень древних времен – она всегда помогала человеку без объяснений показать свою принадлежность к той или иной социальной группе. Мода менялась от поколения к поколению, поскольку низшие слои постепенно присваивали себе элементы моды из высших. Процесс этот резко ускорился в ХХ веке, главным образом, видимо, с ростом демократизации общества, перемешиванием и исчезновением жестких социальных слоев. Процесс смены модных форм превратился в бешеную гонку от года к году и даже от сезона к сезону и стал касаться огромного количества разнообразных предметов материальной культуры – приводить примеры здесь не видится необходимым.

Все чаще и чаще стоимость модного предмета определяется не стоимостью сырья и непосредственными трудовыми затратами, а, главным образом, способностями дизайнера или изобретателя необычных дополнительных «удобств». В современном мире становится нормой обмен результатами физического и чисто интеллектуального труда, что неминуемо ведет к перекосу в материальном производстве.

Кроме того, информационная уникальность человечества позволила ему создавать новые технологии, требующие новых, нехарактерных предметов материальной культуры и, соответственно, новых и нехарактерных источников энергии.

Одно из основных требований к новым предметам материальной культуры – прочность в пространстве и времени (одна из основных причин – передача по наследству, а затем это привело к увеличению количества свободного времени!).

Существует одно популярное определение экологии – «экономика природы». Но, если следовать и логике, и очередности событий, более вероятно то, что экономика – есть экология человеческого общества в период его обособленности от остальной биосферы (было бы вернее говорить об экономике как проявлениях экологических процессов в человеческом обществе, лишенном традиционных трофических связей – С.К., примечание).

Не имея другого образца для подражания и, в любом случае, оставаясь природной системой, человечество вынуждено организовывать свою общественную жизнь, копируя природные процессы пусть в примитивном, но соответствующем своему пониманию мира варианте.

Так же, как все системы в биосфере, человеческое общество на основе источников энергии создает материальные структуры; также идет некое подобие эволюции – появляются новые структуры, отмирают старые, хотя в отличие от естественных экосистем эти фундаментальные процессы не завязаны в жесткую связку. Дело в том, что человек, являясь консументом чистейшей воды (сразу нескольких порядков) и действует как консумент, не заботясь о том, как и кем будут выполняться другие необходимые «мероприятия». И это до определенного времени было нормально.

 

Экономика базируется на природных ресурсах, как материальной основе, и человеческом сознании, т.е. способности к манипуляции информацией – нематериальной основе. Экономика – теория и практика обмена материальных ценностей (а в дальнейшем и нематериальных). В основе обмена лежат деньги – эквивалент обмена.

Порочность современной экономики в том, что эквивалент обмена стал самостоятельной ценностью. Благодаря эквиваленту обмен распался на две части: продать и купить. Их равноценность становится все более и более относительной. Перекос в сторону «продать» становится все более значимым. Появилась возможность манипулировать эквивалентом в чистом виде и увеличивать сам эквивалент без производства и реального обмена (или, по крайней мере, делать это опосредованно «чужими руками»). Слишком большую часть современной экономики занимает перепродажа. Крен в пользу «продавать» заставляет производить огромное количество ненужных материальных ценностей.

Информационная составляющая собственности занимает все большее место в сложной системе человеческих отношений. В большей степени это коснулось основного символа собственности – денег (деньги – эквивалент энергопотока? - С.К.). Все больше и больше денег существует в виртуальной форме, в виде банковской информации об их наличии. Значительная доля мировой экономики представляет собой манипулирование различного рода ценными бумагами – информацией о собственности, в результате которого происходит как перераспределение этой информации о собственности, так и виртуальное ее накопление.

Все это говорит о том, что материальный мир, созданный человеком – эти массивы собственности – в количественном отношении дошел до каких-то предельных значений, и продолжение движения в эту сторону становится бессмысленным или даже опасным.

Но мы считаем это отнюдь не результатом ошибки недостаточно разумного человечества, и попытаемся предложить свой вариант объяснения сложившейся ситуации.

Оказавшись если не в полной, то в значительной изоляции от остальной биосферы за счет своей трофической (и не только) независимости, человечество, тем не менее, представляет собой весьма сложную биологическую (экологическую) систему, функционирование (да и само существование) которой зависит от непременного и постоянного выполнения определенных действий, жесткая потребность в которых, опять же, заложена в генотипе отдельных особей и группировок различного ранга.

 

В конечном итоге все действия, совершаемые различными частями биосферы (от низших рангов до высших) так или иначе направлены на, во-первых, поддержание достигнутого уровня упорядоченности и сложности, а во-вторых, - на повышение этого уровня; иначе говоря – на поддержание антиэнтропийного процесса.

В биологическом смысле это выглядит как постоянное наращивание новой биомассы взамен отмирающей, и улучшение ее «качества» (например – уровня приспособленности) в ходе эволюционного процесса – постоянного обновления этой биомассы. Так или иначе, весь этот процесс состоит из элементарных единиц – поведения отдельных особей (включая микроорганизмы и растения), которое носит хоть и не случайный, но достаточно «свободный» характер, но подчиняется генотипически определенным правилам и статистически векторизовано, т.е. в целом движется в одном направлении.

В любом случае этот процесс постоянного развития состоит как из появления новых, более продвинутых форм, так и из обязательного отмирания устаревших или неудачных. Причем, если созидание происходит силами одной из частей системы (за счет других, но «собственным трудом») – главным образом популяцией, то разрушение происходит как раз силами соседних частей (система продуцент-консумент-редуцент) и в этом, возможно, одно из главных условий наличия сложной системы сообществ, вплоть до биосферы.

Другой схемы функционирования биологических систем любого уровня вплоть до биосферы в природе не существует (к тому же та, которая работает – «намертво» зашита в генотипические структуры подавляющего числа организмов и популяций), а реализуется эта схема через работу тех самых механизмов – популяционных и более высокого ранга – о которых мы говорили выше, т.е. через соответствующее ситуации поведение отдельных организмов и целых систем.

Именно поэтому человечество, обретя самостоятельность (или относительную независимость!), вынуждено, подчиняясь требованиям генотипа, так или иначе «срисовывать» основную линию поведения, «подстраивая» ее под вновь возникшие условия этой самостоятельности-независимости. Иначе говоря, человечество обречено строить «свою собственную экосистему», а в последнее время с резким увеличением численности населения планеты и нарастанием процесса глобального объединения народов, ранг этой искусственной экосистемы начал приближаться к биосферному. И именно в последнее время стал резко и ярко проявляться значительный дефект «человеческой экосистемы».

Для функционирования экосистемы любого ранга обязательно наличие трех основных взаимосвязанных частей: продуценты – консументы – деструкторы (редуценты). Будучи консументом сразу нескольких порядков («всеядным суперконсументом») и искусственным способом подчинив себе систему продуцирования (проще сказать – создав свою собственную), человечество никогда за всю свою историю не интересовалось процессом отмирания частей в «своей собственной экосистеме», этим занимались естественные деструкторы. Мало того, скорость естественной деструкции человека не устраивала, она всегда была слишком высока, явно мешая развиваться процессам накапливания. Вначале человек активно боролся с этим, объявив беспощадную войну деструкторам, добиваясь все больших результатов, а затем научился консервировать продукты естественного происхождения (от пищи до стройматериалов) и, наконец, начал в огромных количествах производить несвойственные естественной природе материалы и. соответственно, отходы, деструкторов для которых в природе просто не существует. Чрезмерное накопление нашей искусственной «биомассы» - массы разнообразнейших предметов материального производства – совершенно естественно повлекло за собой накопление нехарактерных отходов, причем в гигантских количествах.

В экосистеме человеческого общества образовался дисбаланс, наметился явный сбой в общем круговороте. Искусственные отходы стали отрицательно воздействовать не только на дикую природу, но и на самого человека. Хороший пример срабатывания отрицательной связи в системе.

Напрашивается сравнение с примитивным, но нередким механизмом регулирования численности у микроорганизмов, когда биомасса (количество) их растет до тех пор, пока концентрация отходов их собственной жизнедеятельности не превысит определенной величины, когда большая часть их просто погибает, кроме тех, кто сумел выйти из опасной зоны или успел перейти в пассивно-защищенную форму типа споры. Микроорганизмы вполне могут позволить себе такой способ существования, поскольку скорость их размножения фантастически велика. И за время, пока опасная концентрация растет, они успевают совершить не один цикл, который требует от них эволюционный процесс.

На подобное сравнение человечеству обижаться вовсе не следует.

Со «своей собственной экосистемой», уникальной для биосферы, мы действительно молоды как никто другой в природе, и у нас еще все впереди: ведь примитивные микроорганизменные системы регулирования своих количественных характеристик и жизнедеятельности вообще в конечном итоге эволюционировали в современные сложнейшие экосистемы вплоть до человеческой. Кроме того, у нас все происходит неизмеримо быстрее.

Следует помнить и то, что на ранних этапах развития появившейся жизни на планете процесс деструкции значительно отставал от продукции и накопления биомассы, результатом чего явились гигантские залежи ископаемых органических остатков, которыми мы сейчас и пользуемся в качестве источников энергии.

 

Назрела очевидная необходимость «достраивать» нашу систему деструкционной составляющей, что, собственно, позволит всерьез говорить о реальной системе безотходных технологий.

Наш же разум пока не дает нам возможность накапливать биомассу для нашей экосистемы, но не способен оценить невозможность существования без круговорота, в особенности – без «обратной» его стороны – деструкции.

К понятию устойчивости системы – экологической системы: опять та же проблема человеческого языка, когда слово «устойчивость» по своему внутреннему содержанию и смыслу носит почти стопроцентно позитивный характер: устойчивость – это способность сохраниться, способность выстоять при максимально возможных отрицательных воздействиях внешней среды. Тогда как в биологической системе почти любой сложности устойчивость заключается во взаимно скорректированном «пульсировании» количественных значений разных частей системы, т.е. в обязательном и постоянном жертвовании частью в интересах целого, говоря человеческим языком.

 

То же самое можно и нужно сказать о стабильности, которая в человеческом понимании означает максимально возможную неизменность, а в экологическом смысле – постоянное изменение ради сохранения процесса развития. Гироскоп – пример механической устойчивости за счет движения, в экосистемах стабильность основана на постоянном отмирании и возрождении.

Возможен еще один подход к описанию создавшейся ситуации. «Незарегулированные» вспышки численности с достаточно высокой периодичностью случаются у очень многих видов животных и растений, например, у насекомых типа шелкопряда, или у различных видов млекопитающих. Возможно, такие ситуации случаются, когда в окружающей среде неожиданно складываются «супероптимальные» экологические условия: климатические, трофические и т.д.

По всей видимости, внутренние механизмы регулирования численности в таком случае просто «не успевают» отреагировать на слишком резкое повышение численности и плотности, и «допускают» вспышку. Ничего катастрофического при этом не происходит, кроме последующего резкого или не очень спада численности до весьма низких, но не «смертельных» значений. Возможно, и вполне вероятно, что именно в таких ситуациях наиболее четко срабатывают эволюционные механизмы: основную массу «выбывших» составляют «слабые» генотипы, а наиболее «качественные» генотипы выживают и дают новое, более «качественное» потомство.

По всей видимости, подобное произошло в человеческом обществе в середине и второй половине ХХ столетия: технологические возможности достигли уровня. Позволившего повысить жизненный уровень (благоприятное сочетание условий «внешней среды» нашей собственной «независимой биосферы»), и человечество получило демографический взрыв, о котором так много говорили в 70-х годах. Конечно, эта «вспышка» произошла не так стремительно, как в животном мире, но у нас и половое созревание, и социальное становление нового поколения происходит в несколько раз медленнее, чем у животных.

Судя по всему «сработала» достаточно распространенная, почти «классическая» модель развития, но человечество в такой ситуации не осознает происходящего, и ни в какую не хочет воспринимать эту модель за реально работающий механизм, и абсолютно не желает воспринимать вторую часть цикла – снижение численности, даже с целью улучшения эволюционной ситуации. Подобные жертвы в развитом человеческом обществе – стопроцентное «табу»!

Совершенно справедливо, что человек «добился» определенных прав в своем несогласии с действием этой модели за счет своей трофической независимости, за счет своей защищенности от действия многих внешних неблагоприятных факторов. Но «в пику» этой естественной модели человек пока может «выставить» лишь идеи всеобщего гуманизма и выстроенную на базе этого христианскую мораль.

Христианская мораль появилась во времена падения Римской империи, в то время, когда империя представляла собой модель современного мира: она была предельно развита, она заполонила предельное пространство, которое было возможно, т.е. христианская мораль возникла «на издыхании» Римской империи, когда были выбраны какие-то запасы прочности. Сейчас, когда примерно то же самое происходит со всей планетой, традиционная мораль нас уже не устраивает, поскольку дальше пока развиваться некуда – до реального освоения космоса еще далеко.

Приведенные выше рассуждения были призваны выявить и назвать те ошибочные действия в ходе развития человеческого общества, которые и привели в конечном итоге к современному состоянию экологического кризиса. Но, строго говоря, ошибочными эти действия нельзя назвать ни в коем случае … поскольку для того, чтобы избежать ошибок, необходимо было иметь альтернативные варианты и возможность выбора, но за всю историю развития подобные вопросы ставятся впервые. Мало того, в природе путь «ошибок» и их «понимания» через оплату «твердой валютой» частью своих особей не просто естественный – он единственный! Других путей попросту нет.

История развития человечества как самостоятельного уникального вида неизмеримо мала по сравнению с развитием жизни и становлением биосферы на нашей планете. Как бы ни отличался человек от остальной природы, за столь короткий срок виду Homo sapiens вряд ли удалось избавиться от заложенных в генотипах диких видов механизмов, регулирующих взаимоотношения между любыми частями экосистем и управляющими поведением особей. Вероятней всего подобные механизмы закладывались на ранних стадиях развития биосферы и эволюционировали вместе с ней. Их важность для нормального функционирования любых экосистем настолько велика, что они должны обладать высочайшей степенью защиты от случайных эволюционных коллизий. Мы полагаем, что действие таких механизмов внутри человеческого вида, влияя на поведение отдельных личностей, лежит в основе всей сложной структуры социальных отношений в обществе. Тем более, что как минимум странно было бы предполагать возникновение этих отношений «на пустом месте».

Уникальный человеческий вид создал себе уникальную экологическую нишу, но очень сомнительно, что это произошло в силу его осознанного желания. Логично предполагать, что уровень развития биосферы достиг необходимости наделения одного вида способностью воспринимать информацию как самостоятельную сущность, а в дальнейшем – и манипулировать ею. Это позволило человеку продолжить развитие с невероятной скоростью, а ее несовпадение с эволюционными скоростями в остальной природе заставило человечество перейти к относительной, но значительной независимости внутри биосферы. Но внутри биосферы невозможно создать и поддерживать принципиально иную систему, а кроме того, человечество не обладает достаточной информацией, чтобы даже представить таковую. Хотя количество освоенной человеком информации, по-видимому, достигло необходимости качественно иного отношения к ней.

 

Человечество уже давно «строит» свою собственную экосистему по типу природных, но ее современная величина и сложность делает ее плохо контролируемой традиционными способами. Назревает экологический кризис. Но есть надежда, что это – не катастрофа, грозящая всему человечеству и даже биосфере, а, скорее, пограничная черта между разными периодами развития «человеческой биосферы» и между разными уровнями понимания человеком происходящего и отношением к нему. Мы уверены, что эта надежда – современная экологическая наука.

Создавая свою независимую биосферу (социобиоэкосферу?), человечество обречено не только на копирование естественной природы в структурно-функциональном (экологическом) плане, но и на повторение основных этапов становления естественной биосферы.

Конечно, поражает скорость, с которой человек обгоняет природу, а скорость человека всегда пугала. Но скорость вообще одна из главных, пожалуй, особенностей, присущих большинству процессов и явлений в человеческом обществе в отличие от остальной живой природы. Кроме того, в природе существуют подобные примеры: каждый эмбрион высших животных, как известно, за невероятно короткий срок проходит основные стадии исторического развития животного мира.

 

При таком подходе экологический кризис - не катастрофа, грозящая всему человечеству и даже всей биосфере, а скорее пограничная черта между разными периодами развития «человеческой биосферы» и между разными уровнями понимания происходящего и отношения к нему.

 

Поняв причину формирования экологического кризиса, несложно увидеть и повод его стремительного развития в ХХ столетии – появление глобальной транспортно-коммуникационной системы мира.

Другое дело, что у человечества есть разум, чтобы понимать происходящее и платить за ошибки, а не зажмуривать глаза, и не пытаться мумифицировать отмирающие части в надежде на их воскрешение.