Живая мёртвая древесина

Представления человека о чистоте и порядке, которым он следует в своей жизни, носят, по своей сути, искусственный характер, и попытки распространять их на естественные живые системы приводят к искажённым представлениям о природе. Например, изымая из леса поваленное ураганом дерево (потому что оно кажется некрасивым, бесполезным, мешающим пройти и так далее), человек наносит природе серьёзный ущерб, нарушая сложившиеся на протяжении миллионов лет эволюции биологические процессы. Именно о мёртвой древесине — её роли в лесных системах, научных исследованиях и отношении к ней человека это интервью  с биологом, доцентом Университета Хельсинки Дмитрием Щигелем.

 

— Человек, видя в лесу поваленное дерево, как правило, даже не задумывается, что за ним скрывается целый пласт лесной жизни. Тем более удивительно было узнать, что мёртвая древесина является серьёзным объектом для научных исследований. Что такое «мёртвая древесина» с точки зрения биолога, и чем она привлекает учёных?

Древесные растения (деревья в том числе) имеют долгий срок жизни — это медленно живущие, медленно растущие организмы, которые десятки, сотни, а то и тысячи лет накапливают органическую массу. В результате естественных причин или каких-то катастрофических событий (удар молнии, ураганный ветер) деревья могут отмирать целиком или частично, например, когда у них отсыхают отдельные ветви или секторы ствола, образуются дупла и так далее. В самом словосочетании «мёртвая древесина» оба слова заслуживают отдельных объяснений. Во-первых, понятие естественной смерти у древесных растений отличается от понятия смерти у животных и человека. Умирание дерева — это постепенный и зачастую очень длительный процесс. В отличие от животных невозможно, глядя на кардиограмму, сказать, что вот на этом этапе организм уже мёртв, а на этом — ещё нет, хотя в конце концов все физиологические процессы в дереве останавливаются. Во-вторых, древесина — это особый тип растительных тканей, которые обладают прочностью и долговечностью — именно поэтому мы используем их для строительства, производства мебели и так далее. Функционально активная древесина составлена в основном мёртвыми клетками растения. Для живых организмов огромная древесная органическая масса представляет двойной интерес: с одной стороны, она даёт возможность спрятаться и жить внутри, с другой — может служить источником пищи. Но реализовать обе эти цели весьма непросто в силу твёрдости и прочности древесины — то, что для потенциальных обитателей является биологически привлекательными свойствами, становится и преградой. Чтобы успешно проникать внутрь дерева, организмам необходимы соответствующие адаптации, а чтобы расщеплять длинные молекулы, составляющие древесину — набор химических и физиологических приспособлений. Если мы попробуем пожевать веточку, то заменить этим жеванием обед у нас не получится — в силу того, что наш ферментативный аппарат не приспособлен к расщеплению древесных волокон. Но организмы, которые населяют упавшие стволы, больше не встречая агрессивного химического сопротивления живого дерева, с большим или меньшим успехом имеют возможность это делать. В любом случае, древесина — это трудный для обитания и использования субстрат, поэтому её использование и заселение – тоже процесс медленный. Таким образом, с точки зрения человека, дерево долго и медленно растёт, медленно умирает и также медленно заселяется и разлагается. Причём процесс такого заселения обычно скрыт от человеческого глаза и, видимо, именно поэтому мёртвая древесина как место обитания множества лесных видов остаётся малоизвестной.

Порыв ветра опрокинул старый клён в охраняемом лесу Гатино (Квебек, Канада) после того, как ствол был ослаблен древесными грибами. Дерево лежит поперёк одного из рекреационных маршрутов.

С точки зрения биолога, мёртвая древесина — это роскошный объект для изучения. Работать с ним обычно очень удобно, поскольку упавшее дерево достаточно компактно — несколько десятков метров в длину и какое-то количество сантиметров в ширину. Такие компактные миры являются сосредоточением большого биологического разнообразия. Тот факт, что грибы и бактерии эффективно могут превращать эту неудобную пищу в физиологически доступную еду, привлекает туда другие организмы. Вслед за грибами и бактериями к упавшему дереву начинают подтягиваться насекомые, птицы, млекопитающие, которые тоже используют мёртвую древесину для своей жизни. Фактически все крупнейшие группы живых организмов — грибы, растения, животные, простейшие, бактерии — встречаются там одновременно, сменяя друг друга в пространстве и времени. Это очень сложная система, хотя заметить её, просто глядя на брёвна, лежащие в лесу, непросто. Как правило, мы замечаем организмы, растущие на поверхности: мхи, лишайники, трутовые грибы, мы можем заметить отдельных насекомых, но большая часть процессов для глаза невидима. Чтобы увидеть жизнь в мёртвой древесине, нужно приложить усилия и для начала знать, что жизнь там есть.

Boreostereum radiatum (Peck) Parmasto – редкий гриб. Мицелий гриба пронизывает упавшее дерево, а коричневые плодовые тела появляются на упавших елях, когда приходит пора спороношения.

 

— В какой степени мёртвая древесина важна для нормального функционирования леса? И что произойдёт, если мы будем, допустим, постоянно убирать все упавшие деревья? Изменится ли из-за этого лес?

Здесь есть три фактора. Первый заключается в том, что мёртвая древесина, повторюсь, является магнитом для лесного биоразнообразия: если мы пересчитаем всех, кто живёт в лесу — птиц, насекомых, грибы и так далее — и посмотрим на их образ жизни, то мы поймём, что жизнь очень многих лесных видов связана с мёртвой древесиной, причём многие из них (в том числе и краснокнижные) не могут жить больше нигде. Поэтому, изымая этот субстрат из леса, мы можем оказаться в ситуации, когда своими руками обедняем видовой состав леса, упрощаем всю его систему. Обеднение и упрощение лесных экосистем приводит к дестабилизации, снижению устойчивости сообщества к стрессовым факторам.

Другой момент: мёртвая древесина — это огромная органическая масса, и рано или поздно остатки лесных деревьев попадают в почву, пополняя её самыми разными веществами, а изъятие этих элементов приводит к постепенной деградации лесных почв. Если мы пригоним в какой-нибудь лесопарк бульдозер и счистим верхний слой земли вместе с травой, то, конечно, будет скандал: приедут журналисты, выйдут местные жители, и все будут возмущаться: «Что вы такое творите?» Но если в тот же самый лес приедет трактор, погрузит 100 или 200 валежин и увезёт их, то это, скорее всего, останется незамеченным, хотя с точки зрения стабильности лесной системы и поддержания лесных почв эти два действия мало чем отличаются. Но в глазах человека первое воспринимается как вандализм и что-то ужасное, а второе — скорее как уборка, своего рода субботник.

И, наконец, лес — это резервуар, накопитель воды. И упавшие деревья, конечно, тоже аккумулируют, а потом медленно отдают воду. Поэтому водоохранная эффективность леса с мёртвой древесиной выше, чем у леса, из которого эта мёртвая древесина изымается.

Необычайная прочность дубовой древесины представляет ценность для человека и служит причиной низкой скорости процессов биологического разложения по сравнению с другими деревьями (Беловежская пуща, 2019).

В фокусе темы нашего разговора, наверное, имеет смысл поговорить и о том, что такое лес в принципе. Здесь существует терминологическая путаница: словом «лес» мы называем множество разных вещей, и для охраны оставшихся лесных массивов эта путаница служит очень плохую службу. «Лесом» в просторечии называют и сложные естественные сообщества, и лесные посадки, и лесопарки, и леса, которые посажены для хозяйственного использования, хотя по своей сути последние ничем не отличаются, скажем, от пшеничного поля: также возделывается земля, в неё бросаются семена, из них вырастают ёлки, сосны или эвкалипты, и каждые несколько лет приходит машина, которая их «скашивает», после чего «поле» засевается вновь. Для отдыхающего, не привыкшего обращать внимание на детали, одно и то же слово «лес» обозначает принципиально разные вещи. Но для биолога разница понятна: дремучий лес и искусственная плантация — это совершенно разные биологические системы. Одна — естественная, другая — созданная человеком, одна — сложная, другая — упрощённая и, с точки зрения количества видов, обеднённая.

Естественный лес — тип биологического сообщества со множеством разных вариантов, которые зависят от климата, почв и множества других условий. Ненарушенный лес имеет сложную возрастную и пространственную структуру, имеет высотные ярусы, составленные деревьями разных возрастов, кустарниками, травами. В таком лесу участки с плотно сомкнутыми кронами чередуются с прогалинами разного возраста и происхождения. Во-вторых, он представляет собой динамическую систему, в которой одновременно сосуществуют и старые, и молодые деревья, и мёртвая древесина, и прорастающие семена деревьев – происходит переплетение разных одновременно идущих процессов.

Такая сложная многокомпонентная система с точки зрения своей уязвимости является гораздо более устойчивой к внешним факторам и катастрофическим событиям, например, к вспышкам размножения древообитащих насекомых, сильным ветрам. У любого вида существуют определённые предпочтения. Многие короеды заселяют живые, но усыхающие деревья. В сложном естественном лесу такие деревья есть, но также присутствуют и молодые ели, и очень старые неусыхающие мощные деревья-ветераны, а также деревья других видов. Это такая сложная мозаика, что зоны, подверженные атакам, остаются достаточно компактными, и матрица оставшегося леса обладает достаточной устойчивостью для того, чтобы компенсировать эти вспышки. Но если всё засадить одной генетически однородной клонированной древесной породой, то достаточно одному дереву оказаться в уязвимом положении, как вскоре весь древостой оказывается под угрозой. Поэтому потенциал устойчивости ко всяким воздействиям (а они необязательно могут быть биологическими: это может касаться также, например, ветров или пожаров) у естественной системы более высок, её сложность служит естественным барьером, который позволяет лесу самоподдерживаться и восстанавливаться. Поэтому изъятие мёртвой древесины понижает видовое разнообразие в лесах и упрощает всю систему в целом, этот момент действительно очень важен.

Также надо отметить, что сложная многоуровневая структура леса жизненно необходима для многих видов, благодаря которой они могут возобновляться. Есть ряд деревьев, которые успешно растут и размножаются в естественных условиях, и нарушение естественной структуры замедляет или полностью останавливает это воспроизведение.

Мхи используют валежник лишь как удобное местообитание (вверху, Беловежская пуща, 2019), в то время как для древоразрушающих грибов, таких как чешуйчатка обыкновенная (внизу, Pholiota squarrosa (Oeder) Kumm., Финляндия, 2013), это ещё и источник пищи.

 

— А существуют ли какие-то усреднённые цифры, характеризующие количество организмов, заселяющих мёртвые деревья?

Это зависит от конкретного региона и конкретных условий. Если мы возьмём, скажем, упавшую ель на севере Европейской части России или в Скандинавии, то, насколько мне известно из проведённых нами исследований в Финляндии, одновременно в этой ели могут существовать 40-50 разных видов грибов, причём только немногие из них образуют плодовые тела, и мы можем одновременно увидеть лишь 4-5 видов. С насекомыми сложнее, но я думаю, что их тоже будет не меньше 40-50 видов. Нельзя забывать о разнообразных лишайниках, слизевиках, мохообразных. Как считать бактерии, мне сказать трудно, но если назвать цифру в 200-300 видов для каждого вида дерева — я думаю, это будет не очень далеко от правды для средней полосы.

Ну и совершенно особый, богатый, сложно устроенный мир — это дупла. Лишь немногие птицы способны делать дупла самостоятельно. Дупла, которые возникают в результате деятельности какого-то вида птиц или грибов, используются потом множеством других видов. Существуют млекопитающие, которые охотно используют дупла, например, белки-летяги или летучие мыши. В гигантских деревьях дупла также могут быть огромными, они вмещают в себя множество организмов. Небольшие дупла каждый год заселяются теми или иными птицами, причём существует смена этих обитателей: свежее дупло, только что сделанное, привлекательно для одной группы птиц, вслед за ними приходят птицы, которые живут в более глубоком или более развитом дупле, вместе с птицами меняется состав насекомых и грибов. Вместе с коллегами мы пытаемся разобраться в этих процессах в одном из старейших лесов Европы — в Беловежской пуще.

Для биолога дупло — это богатейшая микроэкосистема. Можно провести дни и недели, изучая только одно дупло: его пространственную структуру, видовой состав живущих там организмов. С точки зрения владельца леса дупла выглядят как малопривлекательный элемент ландшафта. Я хорошо знаком с ситуацией в Финляндии — люди, владеющие лесом, которые из поколения в поколение росли на ферме, воспринимают дупло как потенциальный источник вредителей или инфекций. В большинстве случаев эти опасения беспочвенны: виды, которые населяют дупла, никак не понижают коммерческую ценность леса.

Оранжевые плодовые тела трутовика Pycnoporellus fulgens (Fr.) Donk появляются лишь после того, как еловая древесина была пронизана мицелием и подвержена бурой гнили окаймленного трутовика (Fomitopsis pinicola (Sw.) P.Karst.). Вклад насекомых в распространие трутовых грибов до сих пор остаётся неясным. Беловежская пуща, 2019.

— Каким образом все эти организмы, населяющие мёртвую древесину, участвуют в биологических цепочках?

Жители мёртвой древесины с точки зрения пищевой цепи, точнее пищевой сети — это, прежде всего, деструкторы. Благодаря фотосинтезу, воде и питательным веществам растения набирают органическую массу, а благодаря деструкторам она разлагается, потребляется и возвращается в круговорот веществ. Вы наверняка замечали, что только что упавшее дерево очень тяжёлое, в то время как древесина на последних стадиях разложения гораздо легче. Это происходит потому, что огромное количество углерода, содержащегося в дереве, уходит в атмосферу с дыханием этих организмов в виде углекислого газа.

Если говорить про пищевые цепочки, то есть организмы, которые способны питаться древесиной напрямую (такие как грибы и бактерии); насекомые, которые питаются смесью древесины и грибов, и насекомые, которые питаются только грибами, а эти грибы могут расти только на мёртвой древесине. Конечно, любая агрегация насекомых привлекает насекомоядных животных — тех же дятлов, например. Но есть и насекомые-хищники, которые питаются теми, кто питается древесиной, или теми, кто питается грибами, которые растут на древесине и так далее. Тут можно выстраивать длинные цепи в стиле стихотворения про «дом, который построил Джек», но фундаментом этой разветвлённой пищевой сети будет являться упавшее дерево.

Вслед за грибами-первопоселенцами приходят другие, более поздние виды. На фото – однолетние плодовые тела трутовика Spongiporus undosus (Peck) A. David (Беловежская пуща, 2019).

— Получается, что лучший вариант того, как обходиться с мёртвой древесиной — оставлять её так, как есть, не прибираться в лесу, не пытаться его облагораживать?

Да, мёртвая древесина должна оставаться в лесу. Менталитет чистоты и порядка нам начинают навязывать с самого детства. Мы просим детей убирать перед сном игрушки, учим их участвовать в уборке и возвращать вещи на свои места. Чисто и пустынно — значит хорошо и красиво. Такой «квартирный менталитет» с лёгкостью распространяется на восприятие природы, в том числе на лес. Кино, телевидение, сетевая активность в целом тоже поддерживают миф, что «чистенько и красиво = хорошо». Те же инструменты могут помочь изменить эту установку.

Как мне кажется, полюсов восприятия здесь всё-таки больше, чем два, поскольку лес является точкой пересечения множества разных областей хозяйственной и человеческой деятельности. Это и лесное хозяйство, и рекреация, и биология, и охрана природы, и социология восприятия окружающего мира. Один и тот же лес, с тем же самым валежником или листовым опадом, воспринимается разными людьми по-разному, и это, мне кажется, корень того, как нужно рассматривать взаимодействие леса и человека.

Для убеждённого природоохранного энтузиаста лес — это святыня, которую нужно не трогать, а всячески охранять; для представителя лесной отрасли лес — это источник благосостояния, это ресурс, основа бизнеса; для городского жителя лес представляет в основном рекреационную ценность — это место прогулок, место, куда можно выбраться с друзьями, с семьёй. Люди, которые живут в деревне, воспринимают лес иначе, чем люди, которые живут в городе, — это тоже понятно. Для человека, который не имеет возможности купить несколько кубометров дров на зиму, недавно принятый закон о валежнике является облегчением: то, что он и так делает — собирает упавшие деревья для отапливания собственного дома, теперь является легальной деятельностью.

Здесь нет правильных или неправильных представлений: человек живёт в определённых условиях, которые определяют его отношения с лесом — воспитание, образование, экономическая ситуация подталкивают человека к самым разным шагам в отношении леса. Мне кажется, что решения, которые приводят к устойчивому сосуществованию человека и леса должны быть комплексными, должны учитывать интересы разных групп людей и интересы природы тоже. К сожалению, мы живём в мире, очень далеком от устойчивого и гармоничного: мы живём в мире, в котором сведение первозданных лесов измеряется десятками «футбольных полей в минуту». Приведу положительный пример парка Bute — это большой городской парк, который находится в городе Кардифф, столице Уэльса в Великобритании. Это типичный городской парк: большие деревья, поляны, площадки, где кто-то гуляет с собаками, кто-то с детьми, кто-то пришёл на пикник, кто-то гоняет мячик. Но в этом парке существуют зоны, в которых не выкашивается газон, в которых не убирается валежник, и это такие довольно дремучие очаги городской природы, которые функционируют более-менее как лесные сообщества. Ясно, что это парк, искусственный биотоп, но такое зонирование позволяет учесть интересы самых разных групп людей. Подобные стихийные или спланированные зоны можно видеть в парках и городских лесах Москвы, Хельсинки, других городов. Возможно, что это не идеальное решение, но, по крайней мере, один из возможных подходов.

В принципе, в отношении лесов за пределами городов мы делаем примерно то же самое, но в большем масштабе — есть заповедники, есть хозяйственно используемые леса и так далее. Но баланс между теми лесами, которые государство решает охранять, и теми лесами, которые доступны для хозяйственного использования — не в пользу лесов, конечно, а в пользу человека, и большинство этих решений и систем строится на антропоцентрических позициях. В больших лесных странах масштаб и расстояния ещё недавно сдерживали хозяйственный натиск на леса, но развитие техники и транспорта постепенно сводит этот фактор на нет даже в таких огромных странах как Россия, Канада и Бразилия. Многими людьми лес воспринимается прежде всего как ресурс. Один из возможных путей изменить это восприятие — образование, где хозяйственническая, эксплуатационная точка зрения на лес, конечно, не единственная. Взаимодействие с лесом очень сильно связано и с местной культурой — с тем, что лес в ней олицетворяет. Приведу пример. Для многих стран с высоким уровнем криминала любые густые заросли, кустарник представляют собой источник опасности, и выходцы из таких стран, которые оказываются в более благополучных условиях жизни, где лес — это безопасное место, тем не менее, туда не ходят и не водят своих детей в силу культуры, которая движет ими по инерции: «лес — это страшно». В других странах лес может восприниматься как что-то, что всегда было и будет, а значит туда можно свалить мусор или как-то по-другому небрежно к нему отнестись. Если вокруг человека находятся примеры такого отношения, такого использования леса, и всеми это молча одобряется, это становится нормой, человек не видит другого и не знает, почему он должен изменить свои взгляды.

Всё же, мне кажется, что большинство людей готовы воспринимать лес как нечто позитивное — это просторное красивое место, и люди способны воспринимать эту красоту.

Рогатиковый гриб клавикорона крыночковидная (Artomyces pyxidatus (Pers.) Jülich) характерна для значительно разрушенной древесины лиственных деревьев, например осины. Финляндия 2013.

— А бывают ли всё-таки такие ситуации, когда изымание мёртвой древесины является необходимостью? Например, после каких-то болезней деревьев, ураганов?

Многое зависит от того, где это происходит. Усыхающее дерево, мёртвое дерево, которое растёт на оживлённом бульваре, необходимо убрать: сильный порыв ветра может привести к жертвам, к экономическим потерям. Если существует реальная опасность для людей — приходится, конечно, дерево изымать. Это же касается пожарной опасности – но это очень растяжимый аргумент, который может быть использован и для обоснования коммерческих интересов. Я считаю, что в естественных сообществах упавшие деревья должны оставаться там, где они есть, даже если это какая-то масштабная потеря деревостоя в результате урагана или нашествия короедов — природа позаботится обо всем сама.

— Есть ли страны, где понимание того, что мёртвая древесина ценна для леса, достаточно высоко?

Лучше всего мне знакома ситуация в Швеции и Финляндии, где лес играет важную роль в экономике, и при этом по мёртвой древесине с конца 80-х годов ведётся огромное количество научных исследований. Но ни Швецию, ни Финляндию нельзя назвать странами, где мёртвая древесина является объектом поклонения и почитания, и где все радостно бегут охранять мёртвые деревья. Ситуация очень поляризована в силу значимости для лесного хозяйства — это такой «тяни-толкай»: с одной стороны, биологи, природоохранные организации стараются изо всех сил повысить значимость мёртвой древесины и сделать так, чтобы и для государственной системы, и для широких масс было ясно, что это важная часть природы страны. А с другой стороны, существуют всё более эффективные технологии ведения лесного хозяйства, где мёртвая древесина — просто некое неудобное обстоятельство.

В России, тему мёртвой древесины трудно назвать активно обсуждаемой, как в науке, охране природы, так и в медиа – кроме, пожалуй, кратковременной темы о «законе о валежнике» и ежегодных обсуждений лесных пожаров. В научно-исследовательских институтах и университетах мёртвой древесиной мало-помалу занимаются: существует несколько сильных групп экологов, микологов, энтомологов, но изучение мёртвой древесины как системы — это скорее, всё-таки, скандинавский феномен. Я пытаюсь эту ситуацию немножко изменить — например, в этом году я привозил в Воронежский заповедник международный совместный российско-норвежский курс, где мы старались донести до студентов, что мёртвая древесина — это многомерный объект для исследований. Было весело, и, судя по отзывам студентов, небесполезно для них.

— Можно ли сказать, что органы власти как-то прислушиваются к учёным, занимающимся мёртвой древесиной, и стараются учитывать их мнение, планируя экономическую деятельность в отношении леса? Есть ли такое ощущение?

Есть разные пути донесения научной мысли до уровня, где принимаются решения, но один из самых эффективных, который работает и в России, и за её пределами — это Красная Книга. Изучение системы мёртвой древесины приводит к накоплению знаний о том, что существование некоторых очень редких видов зависит от мёртвой древесины. Это приводит к внесению таких видов в Красные Книги, и с точки зрения принятия решений о землепользовании, Красная Книга — это весомый аргумент. Существуют законы, которые обязуют реагировать на то, что определённые виды имеют природоохранный статус. С позиции учёного, Красная Книга — это не научный документ, это политический инструмент. Они пишутся и составляются на основе научных исследований, но смысл Красной Книги в том, чтобы быть инструментом для организации заповедников, для замедления уничтожения мест обитаний и видов или противодействия этому. При всех недостатках охраны природы через охрану отдельных видов это реально работающий путь.

Мне представляется перспективным комплексный подход — мёртвая древесина как таковая вместе со всеми организмами, которые там живут, будет восприниматься как ценный объект природного ландшафта, такой же, как родник, или какое-нибудь развесистое 200-летнее дерево, про которое без особых объяснений понятно, что это что-то ценное, красивое, всем нужное, и давайте не будем его уничтожать или рубить. Я не вижу причин, почему мёртвая древесина не может стать уважаемым, положительно осознанным элементом природного ландшафта — пример со старыми деревьями показывает, что этого можно достичь. В Великобритании, в Японии, в Скандинавии, да и во многих других странах существует понятие «деревьев-ветеранов». Широко известны секвойи в Штатах, где очень старое дерево является объектом интереса, и люди охотно идут на него посмотреть, не предпринимают попыток с ним как-то разделаться. Дуплистые деревья или огромные валежины тоже могут быть такими объектами. Во многом это вопрос преподнесения информации и вообще наличия этой информации. Как правило, люди начинают положительно относиться к тому, что они понимают, и это понимание необходимо формировать.

— Да, видимо непонимание — главный камень преткновения. Потому что, глядя на родник, человек знает: «Это вода, мы её пьём, это важно». А вот глядя на упавшее дерево, осознания, что, умирая, оно не выпадает из биологической цепочки, а наоборот — за счёт него образуется множество новых дополнительных биологических цепочек, не менее важных, — нет.

Достаточно немножко замедлиться, присесть на корточки, посмотреть на упавшее дерево вблизи, и станет понятно, что это очень красиво, интересно и сложно устроено, и это мир, населённый существами, которые живут совершенно иначе, чем мы. Всё это можно рассматривать часами, и это доступно любому, в любом лесу и парке. Важно, чтобы это было показано. Существуют такие механизмы, как, например, документальные фильмы, которые надо про это снимать и представлять в том виде, в каком это видят биологи. Новые инструменты тоже могут быть использованы: я подписан на пару каналов Instagram, где всe фото и видео — сценки из жизни одноклеточных. Качество съёмки и научных, но доступных комментариев — на высшем уровне. Мне кажется, через положительные эмоции, через любопытство возникнет перемена отношения к этому субстрату и, может быть, в следующий раз уже не захочется поджечь дупло или бросить в реку кусок мёртвой древесины.

Грибы привлекают разнообразных беспозвоночных, которые питаются мицелием, спорами или плодовыми телами. Голубая коллембола не спешит покидать гименофор гриба Steccherinum ochraceum (Pers.) Gray. Япония, 2013.

— Какие методы используют учёные с целью изучения мёртвой древесины?

Последние десятилетия очень бурно развиваются и значительно подешевели технологии обнаружения и определения видов при помощи ДНК-метабаркодинга. До середины 90-х мы в основном использовали оптические методы: нужен был микроскоп и определитель, и тогда мы могли понять, что этот гриб называется так, а этот жук называется эдак. Сейчас мы перешли от оптических инструментов к химическим: мы можем взять любой субстрат — почву, воду или мёртвую древесину, выделить оттуда ДНК и не только понять, кто живёт в этом субстрате, но и получить какое-то количественное представление — кого больше, кого меньше. Это настоящий технологический прорыв, и за счёт доступности этой технологии наши понятия о том, как функционируют эти системы, очень сильно и быстро меняются.

Глядя на поваленное дерево, мы видим, что на нём плодовые тела, грибы, допустим, 4-5 видов. Если мы насверлим опилок из этого дерева по всей длине и выделим оттуда ДНК, то мы обнаружим, что на самом деле там 40 или 50 видов, которые одновременно существуют и находятся в состоянии химической войны друг с другом, пытаются друг друга вытеснить и так далее. То есть система оказывается в 10 раз сложнее, чем мы когда-то думали, по числу видов и по крайней мере в 130 раз сложнее по числу связей между видами. Я считаю, что наше понимание того, как эти системы функционируют, будет меняться в ближайшие годы, может быть, даже десятилетия. Например, мы очень мало знаем о том, как именно организмы, которые используют мёртвую древесину, туда попадают и когда. Известно, что некоторые древоразрушающие грибы уже присутствуют в живом дереве и ждут прекращения сокотечения, и тогда начинается гонка за захват территории. Возможно, другие виды грибов приходят немедленно после того, как дерево погибло. Но как это происходит? Проходит ли пассивный споровый дождь, или новые виды переносятся на телах насекомых, или, может быть, они проникают из почвы? На все эти вопросы мы можем получать ответы при помощи метабаркодинга, и это целый слой новостей, который мы только начали приоткрывать.

Многие грибы чрезвычайно трудны для определения и требуют кропотливой работы с микроскопом. Возможность определять грибы по ДНК – настоящий прорыв в изучении мира мёртвой древесины. Споры гриба под микроскопом.

— Какие-то новые виды организмов открываются при изучении мёртвой древесины?

Да, особенно бурно это происходит в микологии. Грибы — это огромное царство, а учёных-микологов очень мало. Это приводит к тому, что виды описываются с предельной скоростью, доступной специалистам, но всё равно процесс этот очень медленный, и ДНК-технологии показывают, что мы живём в мире, который фактически наполнен неописанными, неизвестными науке, неназванными никак видами грибов.

— Было ли что-то крайне неожиданное, что вам довелось обнаружить за время исследования мёртвой древесины?

В разное время были разные сюрпризы. Сложность этой системы продолжает поражать меня. Когда мы посмотрели на результаты наших ДНК-исследований, сравнили их с результатами визуального обследования валежника — этот контраст в количестве видов, которые на самом деле находятся в мёртвой древесине, просто потрясает. Огромная, невидимая глазу тайная кухня, война грибных миров, происходящая фактически у нас под ногами. Теперь мы можем это видеть и изучать — это тоже фантастика.

Можно упомянуть и экспедиционные впечатления. Находясь в тропиках, ожидаешь, что в дождевом лесу будет буйство грибов и насекомых, в разы больше, чем я привык видеть в России или в Скандинавии. На самом деле это разнообразие, по крайне мере на экскурсиях и маршрутах, выглядит небогатым. Но зато поражают размеры: большие грибы, населённые огромными яркими жуками, как будто всё привычное увеличилось в 4-5 раз. При этом очень отрезвляющей является мысль, что на самом деле практически всё, что в этих системах мы видим в тропических лесах, мало кто видел и тем более изучал раньше — это мир неописанных, неизвестных науке видов, и никто не знает, как они взаимодействуют. Поэтому метабаркодный прорыв — пожалуй, основная надежда хотя бы приблизительно понять, кто там живёт и как эти системы работают, до того, как эти местообитания изменятся до неузнаваемости или исчезнут с лица земли.

Алексей Кириллов
Фото © Дмитрий Щигель 

Другие материалы

29.03. | Гость | Событие
В группе: 1,808 участников
Материалов: 1,451

Здесь общаются и обмениваются мнениями те, кому не безразлична судьба редких и исчезающих видов, на территории России

Сохранение биологического разнообразия включает в себя целый комплекс мероприятий. В качестве краткосрочного инструмента в борьбе за сохранение исчезающих видов мы продолжаем контролировать соблюдение природоохранного законодательства. Мы также понимаем, что именно перевоспитание местного сообщества может гарантировать выживание и существование редких видов в будущем. Большинство разрушительных...

Фотогалерея

Владимир Куш - русский Сальвадор Дали Soberbio-Dali

Интересные ссылки

Коллекция экологических ссылок

Коллекция экологических ссылок

 

 

Другие статьи

Активность на сайте

сортировать по иконкам
2 года 16 недель назад
YВMIV YВMIV
YВMIV YВMIV аватар
Ядовитая река Белая

Смотрели: 288,265 |

Спасибо, ваш сайт очень полезный!

2 года 18 недель назад
Гость
Гость аватар
Ядовитая река Белая

Смотрели: 288,265 |

Thank you, your site is very useful!

2 года 18 недель назад
Гость
Гость аватар
Ядовитая река Белая

Смотрели: 288,265 |

Спасибо, ваш сайт очень полезный!

2 года 47 недель назад
Евгений Емельянов
Евгений Емельянов аватар
Ядовитая река Белая

Смотрели: 288,265 |

Возможно вас заинтересует информация на этом сайте https://chelyabinsk.trud1.ru/

2 года 18 недель назад
Гость
Гость аватар
Ситуация с эко-форумами в Бразилии

Смотрели: 8,271 |

Спасибо, ваш сайт очень полезный!