Богучанская ГЭС: как живут сибиряки из затопленных сибирских сел

Любовь Карнаухова каждый год собирает жителей уничтоженных ГЭС сибирских деревень вместе, чтобы сохранить уникальную культуру и язык. Председатель «Кежемского землячества» и коренная ангарка рассказывает, почему ее и односельчан не отпускает тоска по затопленной малой родине.

С 1974 по 2014 годы в Сибири шло строительство Богучанской ГЭС. Для этого были сожжены и затоплены десятки старожильческих сел и деревень. 25 — в Красноярском крае и четыре в Иркутской области. Тысячи людей вынуждены были переселиться из зоны затопления. Жизнь ангарцев — так называют себя сибиряки, жившие в этих местах — разделилась на «до» и «после».

«Перед каждым стоял вопрос: тревожить прах или нет»

— Любовь Леонидовна, что заставляет вас собираться вместе?

— Это трудно объяснить, но сам факт, что встречам более 20 лет, говорит за себя. Собираясь, мы будто восстанавливаем связи, которые были разорваны, мы вновь на время становимся единым целым. Это придает нам сил и энергии, их ощущает каждый. «Будто в Кежме побывала», — сказала моя одноклассница после одной из встреч. И я это чувствую.

Недавно очень удивилась, узнав, что мой младший сын, родившийся в Кежме, выставил на охотничий форум икряник — ангарское блюдо. Икры на Ангаре весной было много: щучья, ершовая, харюзовая… Красная, благородная, оставалась для угощения. А из остальной пекли пироги-икряники. И вот сын, уже давно не живя там, испек его, удивив своих друзей и знакомых. Я и предположить не могла, что он умеет готовить такое раритетное и малоизвестное блюдо. Что это, как не голос предков?

Икряник, кстати, сейчас проходит процедуру присвоения статуса объекта нематериального наследия народов России. Точно такую же процедуру недавно прошел бурдук — наш традиционный диетический напиток из ржаной муки.

— Многие экологи выступали против строительства ГЭС. А сами владельцы станции, власти понимают, какой ценой цивилизация поглотила эти места?

— Сложный вопрос, с одной стороны, на чаше весов прогресс, с другой — человеческая жизнь. Кежма появилась раньше, чем Санкт-Петербург, в 1665 году. Это было мирное освоение земель, сюда отправляли крестьян, снабжали сельскохозяйственным инвентарем. Это подвиг наших предков. То, как они адаптировались к суровым условиям, выживали, сохраняя при этом себя, свой уникальный язык и культуру.

И это было разрушено. Переселение на последнем этапе было жестким. У людей не было особого выбора, адекватной компенсации. Представьте, что вам нужно уехать с нажитых мест навсегда и вы никогда не сможете сюда вернуться, этого места просто не будет.

А ведь здесь не только дом, но и родные могилы. Многие ангарцы перезахоронили своих родных.

И перед каждым стоял этот трудный вопрос: тревожить прах или нет… Двойственное чувство — вроде бы и нельзя, а с другой стороны — как оставить близких на дне?

Моя сестра перевезла наших родителей. Дедушку перевезли по программе перезахоронения. Многие перевозили. Все это было очень непросто, по сути, равнозначно тому, как пережить еще одни похороны.

Это говорит о нашем отношении к природе, к ресурсам, к человеку. О том, как мы ценим то, что досталось от предыдущих поколений. Природа не может долго этого выносить. И те катаклизмы, которые происходят в мире сегодня, тому пример. К сожалению, эта тема мало известна и почти не освещается.

— А все ли соглашались на переезды, были несогласные?

— Ангарцев иногда упрекают в том, что, мол, не протестовали, не смогли отстоять свою родину. Это не так. Были письма в Москву, был «Комитет по защите Ангары». Но надо понимать, что это было за время.

В начале 1970-х годов я еще училась в школе, и нам все это подавалось пафосно, по-советски: приводились в пример другие ГЭС с громкими именами — Братская, Усть-Илимская. Нам рассказывали, какие нас ждут прекрасные перспективы, какие построят новые современные поселки и города. В общем, говорились красивые правильные вещи, но все оказалось не так, а что-либо изменить было уже поздно, ГЭС строилась.

В начале девяностых строительство приостановилось, протесты тоже стихли — было не до того. Появилась иллюзия, что, может быть, все закончилось. А когда после 2005 года стройка возобновилась, события стали развиваться стремительно, и изменить что-либо было сложно.

— Вам дали хотя бы попрощаться с родными местами?

— Прощания шли в большинстве сел и деревень начиная с 1985 года и до 2010-го. Официальное прощание с Кежмой было организовано в 2009 году. Власти называли это праздником, но, конечно, ощущения у всех были совершенно иными.

За две недели до этого через Кежму проехал Валентин Распутин. Помните, это была его последняя поездка по Ангаре с друзьями-единомышленниками, от Иркутска до Кодинска, по местам, попадающим в зону затопления при строительстве Богучанской ГЭС. Писатель произнес тогда: «Ну какой же это праздник, это же трагедия».

Но прощание было необходимо, не случайно на него съехались люди со всей России и даже из Германии. Мы с сыном поехали специально по Ангаре, через Усть-Илимск.

Нас ехало пятеро ангарцев, все — Карнауховы. Мы всматривались в берега, было отчетливо видно, где река — это живая вода, а где море — совсем другая, не живая. В общем, праздник/прощание был со слезами, иначе и не могло быть. Были те, кто не поехал, чтобы не видеть последних дней Кежмы.

В 2012 году состоялась очередная встреча ангарцев, перед самым затоплением. Домов в Кежме уже не было, улицы зачищены. Собралось очень много людей. Один из земляков, приехавший из Иркутска, рассказал, что видит сон, будто он идет по Кежме, а дома стоят на месте, у всех открыты окна, в домах сидят люди, гуляют, зазывают его со словами: «А Кежма-то живая, ее не затопили».

Оказалось, этот сюжет снится многим. С разными нюансами, но суть одна — живая Кежма. Меня тоже долгое время мучили сны: мы собираемся, вот-вот должны уезжать, мрачное, почти черное от пожаров небо. Хотя вживую я пожарищ не видела, только на фото и по рассказам знала, но, видимо, это отложилось в сознании каждого из нас.

Ангарские песни – глоток живой воды

— Как получилось, что вы занялись сохранением культуры родных мест?
— По образованию я учитель истории. После учебы в Красноярске вернулась в Кежму. В 1985 году там, на общественных началах, открылся историко-этнографический музей, поводом для его создания как раз и стало предстоящее затопление. В 1989 году музею был придан статус государственного.

К этому времени я уже жила в Кодинске и, так сложилось, попала на работу в музей. Его директором была Юлия Степановна Кулакова. Ее специально для этого пригласили в район, хотя на тот момент ей было уже 74 года. Уникальный человек, подвижник. 

Тогда уже шел процесс переезда организаций из Кежмы в Кодинск. И моя работа началась с того, что мы упаковывали и отправляли экспонаты, самолетом и баржей по реке. Когда создавался музей, были сомнения в том, представляют ли собранные предметы историческую ценность. Вроде бы обыденные вещи, например, мохнатки — рукавицы из меха. На Ангаре зимой морозы стояли до минус 56 градусов. Такие рукавицы были настоящим спасением. Сейчас это раритет, как и многие другие вещи, бытовавшие в каждом ангарском доме. Поэтому мы бережно упаковывали и перевозили все.

С Юлией Степановной у меня связано целое десятилетие: с 1990 по 2000 год — когда она ушла из жизни. Сейчас я думаю, что мой приход в музей был закономерен и сыграл важную роль в моей дальнейшей судьбе.

Нас с сестрой воспитывала бабушка — Карнаухова Екатерина Ефимовна, коренная ангарка, с ангарским характером и стойкостью. К сожалению, я не владела ангарской речью, не очень любила ангарские песни, в детской памяти засело, что они протяжные, тоскливые, в них не разберешь слов. Выдавала меня только фамилия — Карнауховых на Ангаре много!

Но мое происхождение само меня настигло. В музее рядом со мной оказались настоящие ангарки. Они стали моими учителями, и именно они окончательно разбудили во мне генную память. Неожиданно для себя и порой неосознанно я стала в это погружаться, по-другому ощущать наши традиции. И песни наши стали для меня приметой, голосом родины, глотком живой воды.

В ангарцах течет севернорусская, эвенкийская кровь и кровь других народов. И это проявляется, прежде всего, через язык. Он особый, отличается от языка других сибиряков. Ангарская культура, благодаря нашим бабушкам, всегда существовала параллельно официальной культуре. Так получилось, что 300 лет, вплоть до советского времени, ангарцы жили как бы «в отрыве» от остальной России. ​Определенная закрытость, удаленность позволили старожилам сохранить язык, песни и обычаи.

Поначалу я удивлялась емким ангарским словам и фразеологизмам. Некоторые слова и выражения довольно грубоваты для постороннего уха. Но постепенно сама стала их употреблять, особенно рядом с земляками. Например, знаете, что такое по-ангарски «пол скребли»? Умирали со смеху, «губница» — грибной суп, «жимолость» — скупой человек, «открытье было» – хорошо погуляли, «кишошный» — самый любимый.

В начале 90-х мы провели в кодинских школах уроки по произведениям Валентина Распутина: «Уроки французского» и «Прощание с Матерой». Сделали это, во-первых, по просьбе школ, во-вторых, нам самим было интересно, мы знали, что нам предстоит пережить то же, что и героям «Матеры» во время строительства Братской ГЭС. До затопления нашей родины оставалось чуть больше 20 лет.

«Мы хотим быть собой»

— Собирать бывших ангарцев и восстанавливать связи вы стали уже в Красноярске?

— В Кежемском музее я проработала с 1990 по 1997 годы. И никуда не собиралась уезжать, но так сложилась жизнь, что мы переехали в Красноярск. Я стала работать в Красноярском краевом краеведческом музее.

В ноябре 1997-го в крае проводилась «Неделя культуры», в рамках которой я предложила провести ангарскую вечерку. Начала собирать материал, встречаться с людьми. Тогда у меня не было домашнего телефона, только рабочий, жила далеко, добираться было сложно. Но о мероприятии как-то быстро узнали земляки, звонили, приезжали в музей.

И 15 ноября 1997 года прошла первая встреча, ставшая судьбоносной. Две трети людей, которые на нее пришли, я вообще не знала, как информация распространилась — не понятно. Был подготовлен сценарий, посвященный ангарцам, ангарской культуре, нашей малой родине. Прозвучали стихи Алексея Федоровича Карнаухова, нашего народного поэта. После встречи мне начали звонить, спрашивать, когда будет следующая? Тогда и появилось понимание, что нужно объединяться и продолжать встречи. 

— Кежма в это время была еще не затоплена. Кто были все эти люди?

— Да, Кежма была еще живая. На ту первую встречу собрались ангарцы, те, кто уже давно жил в Красноярске. Информация о том, что грядет выселение и затопление, была еще в 70-х годах. И молодежь, выучившись здесь, не видела смысла возвращаться. Я, как и многие мои одноклассники, вернулась, хотя по распределению меня оставили в Красноярске и год я отработала здесь, но хотела домой.

После первой встречи мы пробовали различные варианты. Были и поколенческие встречи, и по профессиям, например, только учителя. Потом стали отдельно собираться по группам сел и деревень: Заимка — Алешкино — Недокура, Проспихино, Дворец — Болтурино — Косой Бык, Аксёново — Паново и, конечно, Кежма. Встречи зажили самостоятельной жизнью. В 2002 году на встречу впервые пришло свыше 200 человек, хотя мы ждали в два раза меньше. Еле нашли места, чтобы всех усадить.

На сегодняшний день в Красноярске регулярно собирается пять групп ангарцев. Обычно встречи проходят весной. Это тоже символично, ведь птицы весной домой летят.

В 2019 году мы выиграли президентский грант, направленный на сохранение нашей идентичности. Нам важно знать, где живут наши земляки, поэтому будет создана виртуальная карта, продолжится сбор воспоминаний ангарцев о малой родине.

— Когда возникла идея написать об ангарцах книгу? 

— Я жалею, что с самого начала не записывала истории, услышанные на встречах. Была уверена, что никогда их не забуду. Подтолкнул случай. На одной из встреч ко мне подошел Михаил Федотович Сизых и подарил книжку про свою родную деревню Алешкино, тоненькую, самодельную. В ней было описание деревни, его жизни, перечислены все, кто ушел из Алешкино на фронт… Я удивилась.

И в 2015 году появилась на свет наша первая книга воспоминаний «Живет облик родины с нами». Авторами ее стали красноярские ученые, журналисты, ангарцы, студенты и школьники. В книгу вошла одна из глав будущей книги известного писателя Михаила Тарковского. В декабре 2019 года была издана вторая книга воспоминаний — «Кежемская Матера». В ней 38 историй ангарцев, коренных и «новых», охватывающих целое столетие. В книгу вошли интересные подробности, в которые трудно поверить молодому поколению.

Например, об авиации — в таком отдаленном районе, как Кежемский, самолет был обычным видом транспорта, можно было за день слетать в Красноярск и вернуться обратно. Александр Петрович Гапоненко, бортмеханик, рассказывает, как он первый раз прилетел в Кежму в 47-градусный мороз и был в шоке: «…как же можно работать в таких условиях?!» Потом он прожил всю жизнь на Ангаре, здесь родились его сыновья, и уезжал из Кежмы, когда все выезжали. Вот слова одного из летчиков, попавшего на Ангару в 1954-м: «Многие уехали, испугавшись трудностей, только твердые пилоты — теперь уже «кежмари» — продолжали осваивать территорию».

Утрата родины породила феномен — многие ангарцы, особенно старшее поколение, стали писать стихи, и один из разделов книги посвящен их творчеству. Тираж книги небольшой, часть экземпляров получили ангарцы, часть поступила в музеи и библиотеки.

Эта книга — наш поклон малой родине, дань уважения нашим предкам. Мы живем в глобальном мире, но хотим сохранить ангарскую культуру, быть самими собой. У нас свой диалект, свои уникальные песни, которые не поют больше нигде в мире, своя история, мы помним свою родину и не хотим ее забывать.

За пять лет существования нашего землячества были изданы две книги воспоминаний, буклет «Ангарская кухня», а также переизданы «Краткий словарь кежемского говора», «Песни старой Кежмы», «Протяжные песни Кежемского района». В рамках нашего грантового проекта «Кежемская Матера: код малой родины» работает мобильная Ангарская этношкола: это этноуроки, кинолекторий, выставки, мастер-классы, которые знакомят с основами русской старожильческой культуры. Запланировано издание третьей книги воспоминаний и многое другое.

Светлана Хустик