Замалчиваемая трагедия: вспоминаем радиационную аварию на «Красном Сормово»

Работа идет быстро. Как вспомнят потом очевидцы, может быть, даже слишком. Но выбора у горьковчан-корабелов нет: субмарина должна быть готова ровно через три месяца, к 100-летию великого вождя — Владимира Ленина. Подарок советского человека советской власти, смертоносная машина, превосходящая любые аналоги, построенные США — противником по холодной войне. Уже седьмая по счету.

В то воскресенье должна была быть исполнена крайне важная задача — нужно было провести гидравлические испытания первого контура реактора. Необходимо было узнать, способен контур выдержать давление в 250 атмосфер, чтобы он был в состоянии выдержать подобное и в реальных условиях.

Необходимые для производства субмарин части доставлялись на завод из других городов. Во время спуска атомных подводных лодок на воду на Горьковском водохранилище специально открывались шлюзы, чтобы повысить уровень воды в Волге. Тогда судно, погруженное на специальную баржу-транспортер, могло без проблем проплыть по руслу до места назначения.

В 09:30 происходит ЧП.

Из-за того, что часть заглушек осталась пластиковыми, они вылетели уже под напором в 35 атмосфер, поданных вначале. Давление воды в контуре резко упало, в результате чего поглощающие графитовые стержни поднялись, вышли из активной зоны реактора. По логике вещей этого не должно было произойти, но все же случилось. Реактор заработал. Резкий рост температуры мгновенно превратил часть жидкости в радиоактивный пар.

Поток воды и пара сорвал компенсационные решетки, часть кожуха контура реактора диаметром 1,5 метра отлетела вверх, пробив потолок цеха и улетев на расстояние в несколько сотен метров. Ее найдут только через несколько месяцев, когда сойдет снег. В ту же секунду на высоту в 60 метров ударил столб воды и пара, загрязненных радиоактивными частицами. Реакция длилась около 15 секунд, автоматическая защита не успела сработать. Реактор быстро перегрелся, получил критические повреждения и отключился, но этого хватило для того, чтобы слесари первыми получили самую сильную дозу радиации.

После эвакуации всех пострадавших срочно госпитализировали в Москву. Их доставили в ту же больницу, куда потом повезут пожарных из Припяти. Помозов, Лисов и Горохов, находившиеся в эпицентре, скончались в течение месяца в Тушинской больнице. Слесаря вахтенной службы Ивана Коркина похоронили через три месяца.

За жизнь слесарей Сердюка, Сорокина и Горева врачи боролись около четырех месяцев, их удалось спасти. Еще около 150 человек получили облучение разной степени тяжести.

Ликвидация подручными средствами

Первыми в зараженном цехе оказались не военные и не специалисты по дезактивации радиационных угроз —  это были пожарные и электрики. Четверых молодых электротехников отправили для того, чтобы обесточить цех и субмарину, несколько пожарных бригад — чтобы справиться с огнем. Ни у кого из них не было специальных средств защиты.

Уже через час после них на место прибыла группа радиационной безопасности из воинской части № 40636. Ее возглавил лейтенант Валентин Днепровский.

Задачей его отряда добровольцев из 20 человек было провести оценку радиационного фона и поделить территорию на зоны по уровню опасности. Вместе со своими людьми он побывал не только в самом цеху, но и в самой опасной точке — в непосредственной близости от реактора. Как через годы он сам рассказал Войтенко, его группе выдали обмундирование, совершенно не подходившее к ситуации:

— Им выдали костюмы химзащиты. Они не спасают от радиации. Вообще. Валентин знал об этом, у него было радиофизическое образование. Он отдавал себе отчет в том, что его жизнь после похода к реактору, скорее всего, продлится недолго, но приказы не оспаривают. Многие из его команды скончались в ближайшие годы от лучевой болезни, один за другим.

Когда 19 января на место катастрофы для осмотра пришла спецкомиссия вместе с руководством завода и создателем реактора академиком Александровым, первым, что они увидели, стали открытые ворота цеха. Их открыли пожарные, а военные не догадались закрыть. В течение полутора дней радиация из ангара распространялась по территории завода.

— Никто до конца не знал, что делать. Мы приходили на предприятие в нашей обычной одежде, переодевались в рабочую, ходили по территории. А вокруг лежал снег, пропитанный радиоактивной пылью. Мы дышали ей, приносили ее домой на ботинках и даже не догадывались ни о чем. Только через неделю поняли, что снег опасен, его в итоге растопили авиационными двигателями. Часть радиации впиталась в землю, часть — утекла с водой в Волгу.

— Держал себя он просто, говорил откровенно: «Ребята, случилась беда. Но вы же судостроители! Надо помочь быстро провести дезактивацию. Мы должны с вами во что бы то ни стало вовремя сдать эту подлодку. Ведь год-то особенный...», — вспоминал член группы добровольцев Александр Зайцев в интервью нижегородскому журналисту Егору Верещагину.

Задача отряда по воодушевлению других рабочих была выполнена: в ближайшие дни к ликвидации присоединились более 1000 рабочих — как с завода «Красное Сормово», так и из штата конструкторского бюро имени Африкантова и ряда других предприятий города.

Как утверждают ликвидаторы, счищать радиоактивную пыль им приходилось при помощи швабр и тряпок, загрязненную воду сливали в реку. Каждый трудился в «красных» и «желтых» зонах по 2–4 часа, рядом всегда были дозиметристы, замерявшие уровень излучения. После окончания смены все проходили тщательную санитарную обработку. За подвергание своих жизней опасности они получали надбавку в 50 рублей на человека в день. Вдоволь давали и спирта, считалось, что он помогает:

— Помню, что спирт стоял везде: в столовой, в коридорах, прямо в трехлитровых банках. Пили много, особенно рабочие. Некоторые спьяну забывали, что в цеху нельзя было снимать маску, закуривали, потом получали рак легких. Некоторые, конечно, спивались. Но это время было такое, считалось, что спирт защищает от облучения. Лично Александров советовал, да и многим помогало бороться со страхом, — вспоминает Войтенко.

Большинство из работавших на зараженных территориях получили облучение различной степени тяжести, однако никому из добровольцев в последующие годы не ставили диагноз «лучевая болезнь».

Приказ — уничтожить историю

Работы по деактивации радиационного заражения продолжались до 26 апреля 1970 года.

За четыре дня до памятной даты дезактивационные работы были закончены. Ликвидаторы успели очистить подводную лодку, инженеры заменили ядерный реактор, все конструкционные работы были сделаны в срок — к 100-летию вождя. Субмарина К-302, строившаяся в соседнем цеху, была спущена на воду в июле того же года. Злосчастная лодка К-320 — годом позже: она также полностью была очищена от загрязнения, а неисправный реактор заменен на новый.

Директор завода Михаил Юрьев получил звание Героя Социалистического Труда и был представлен к ордену Ленина. В 1972 году он стал лауреатом Государственной премии СССР.

Коллаж: Евгения Бикунова

Ни об аварии, ни об ударном труде рабочих при срочном производстве подводных лодок в прессе не было ни слова — на эти темы всё так же действовал строжайший запрет. Усилия горьковчан были оценены не столько по достоинству, сколько формально. Их похвалили за строительство сухогрузных теплоходов и перевыполнение плана по производству стали.

Валентин Днепровский одним из первых оказался в «красной» зоне после взрыва — его команда была на месте уже в 11:00. Фото: архив Музея русской фотографии, личные фотоальбомы Валентина Днепровского, 1970 год

Возглавлявший группу военных дозиметристов лейтенант Днепровский был включен в список для получения высшей награды в СССР — звания Героя Советского Союза. Однако подписывать документ он отказался:

— Когда ему нужно было поставить свою подпись, он увидел в списках офицеров, которые в «красной» зоне не работали. И прямо на торжественном построении, при командовании и начальстве завода во всеуслышание сказал: «Их там не было». Подписывать не стал, такой был характер. За это Валентина сначала исключили из списков, а позже выдали ему звание капитана III ранга. В последующие годы ни его, ни его людей награждать также не стали, все думали, что они уже не жильцы, — вспоминает его друг, ликвидатор Войтенко.

Жителям города так и не рассказали ни о катастрофе, ни о загрязнении воды в Волге и ближайших водоемах. В конце весны, перед купальным сезоном, власти заявили о запрете на купание в них, объявив о крупной вспышке холеры. Газеты то и дело писали об этом в течение нескольких месяцев.

В 1971 году, после окончательной утилизации всех радиоактивных материалов, Днепровский получил приказ от командования об уничтожении всех документов, имеющих отношение к аварии на заводе «Красное Сормово». В числе других военных, получивших это распоряжение, офицер нехотя выполнил требование.

 

Раскрытая тайна, забытые люди

Впервые интерес к случившемуся в закрытом городе вновь возник после окончательного распада СССР в 1992 году. Министерство обороны и ВМФ в частности внесли аварию на заводе «Красное Сормово» в перечень радиационных катастроф, произошедших во времена Союза. В тот же год с инцидента был окончательно снят гриф «Совершенно секретно».

После этого открыто стали говорить о катастрофе и ее непосредственные свидетели — ликвидаторы. За время их долгого молчания страну ждало новое атомное потрясение — авария на Чернобыльской АЭС. Однако между этими разными по масштабу, но схожими по сущности трагедиями было одно отличие: в 1991 году чернобыльские ликвидаторы получили особый статус, а горьковчане так и остались непризнанными.

В 1995 году бывшие работники завода «Красное Сормово» организовали официальное некоммерческое общество «Январь 70», в которое вошли дожившие до конца века участники событий.

— Официальное положение у нас появилось благодаря Александру Зайцеву, одному из троих, кто выжил в первом отряде добровольцев. Мы собирались и до этого, только неофициально, ютились по разным местам, а открыто говорить всё равно было нельзя. А он создал официальное общество для всех ликвидаторов. Люди за ним пошли, его уважали очень, не только за то, как он проявил себя в 71-м году, но и за его работу в годы последующие. Серьезный человек был, старший строитель подводных лодок, повидал мир, обладал большим авторитетом, — рассказывает ликвидатор Войтенко.

Главных целей у сообщества с самого начала было несколько:

• рассказать миру о произошедшей катастрофе;
• законодательно приравнять участников событий к добровольным ликвидаторам радиационной аварии (наравне с ликвидаторами аварии на ЧАЭС);
• добиться для ликвидаторов статуса ветеранов подразделения особого риска.

Последние два пункта позволили бы ликвидаторам получать дополнительные социальные гарантии и существенные прибавки к пенсии. Первоначально им удалось добиться определенных результатов: в 1997 году губернатор Скляров выдал им документы о том, что они боролись с последствиями ядерной катастрофы. В 2004-м следующий губернатор Ходырев подписал закон о мерах социальной поддержки сормовским ликвидаторам — они получили льготы на проезд, оплату жилья и лечение, а также небольшие прибавки к пенсии и ежегодную выплату в размере 1000 рублей на оздоровление.

Однако дальше дело не пошло. На уровне Российской Федерации ликвидаторов аварии на заводе «Красное Сормово» так и не признали, несмотря на их многочисленные письма сменявшимся губернаторам, генпрокурорам и даже лично Владимиру Путину. Руководство завода, по словам участников сообщества, ответственность за произошедшее в 1970 году на себя также не взяло.

— Со времен распада СССР ничего не изменилось, как бы мы ни старались. На уровне России нас признавать не хотят. Мы даже подготовили проект указа, который мог бы позволить приравнять нас к ветеранам подразделения особого риска. Нас осталось мало, для государства такая поддержка даже и не будет стоить ничего. Но ни от губернатора Никитина, ни от «Единой России», ни от президента никаких шагов навстречу нам нет. В лучшем случае пишут отказы, в худшем — просто игнорируют. В 2020 году  была наша годовщина — 50 лет со дня аварии. Но даже в этот день наш «вечный» Путин обделил нас своими вниманием и милостью. Печально, — говорит Виталий Войтенко.

 

 

Последняя атомная подводная лодка сошла со стапелей завода «Красное Сормово» в 1995 году. С тех пор известное нижегородское предприятие полностью перешло на создание гражданских судов — как сухогрузов и танкеров, так и пассажирских пароходов. Последним крупным проектом некогда секретного завода стал теплоход «Мустай Карим», который сейчас совершает дорогостоящие круизы между Москвой и Санкт-Петербургом.

Живых свидетелей того, как по Волге под покровом тайны на свои посты отправлялись огромные атомные субмарины, с каждым годом остается всё меньше.

Источник