Гражданские смыслы и результаты «пожарной эпопеи»

Пожары, прошедшие по России летом 2010 года, принесли не только разорение, тяготы и лишения, но и вызвали беспрецедентную для современной России волну гражданской активности. 

Накопление «общественного капитала» во время «пожарного сопротивления» завершилось не созданием новых общественных организаций или сетей, как ожидали многие «граждански заинтересованные» наблюдатели, а «ушедшими в запас» готовностью и способностью представителей определённых социальных слоёв самоорганизоваться тогда, когда вновь возникнет необходимость защищать не корпоративные и групповые, а общественные интересы, когда социальная или природная среда вновь предъявит обществу угрозу с очевидными или предполагаемыми катастрофическими последствиями.
 
*
Во время «пожарной эпопеи», на российском «поле общественных интересов» впервые активно, массово и повсеместно (где горело) заявил о себе формирующийся российский «средний класс». Российские власти напряглись. До лета 2010 года «выступления в общественных интересах» (забота об «общем благе») были прерогативой российского государства и уделом узкого круга «политизированных  субкультур» (политические активисты различного толка; правозащитники; горстка мощных, но одиноких общественных деятелей и т.п.).
 
*
Стремительный рост неформальных, высокого «социального качества», гражданских инициатив в связи с пожароопасной обстановкой продемонстрировал, что в России возможна не только эффективная гражданская самоорганизация, но и саморегулирование, а, по сути, и реальное гражданское самоуправление, но как бы экстерриториальное. Включившись в «противопожарную работу», представители «среднеслойного» российского населения, можно сказать, с легкостью, но кратковременно оказались доминирующей социальной силой на территориях пожарного бедствия. Это, в свою очередь, стало стимулом для власти к изменению отношения к происходящему. Именно гражданские активисты и добровольцы фактически вынудили органы власти, не сумевшие вовремя совладать со стихией, стать функциональнее и масштабнее в принятии мер по устранению пожарных последствий.
 
*
Участие тысяч активистов, добровольцев и благотворителей в преодолении «пожарного кризиса», с одной стороны, продемонстрировало высокий уровень гражданской самоорганизации, но, с другой стороны, это был опытмобилизационной самоорганизации. Текущая защита прав и общественных интересов не может осуществляться в мобилизационном режиме. Мобилизационный опыт, связанный с противодействием природной катастрофе, малополезен в деятельности по продвижению и защите фундаментальных общественных интересов в сферах гражданского политического влияния, экологии, местного самоуправления, гуманизации общественных отношений и т.д. Поэтому относительно массовое и активное участие средних слоёв населения в защите общественных интересов в России пока возможно лишь в моменты появления всеобщих угроз и вызовов катастрофического звучания, не более того. Пирамида Маслоу, к сожалению, «работает» и применительно к освоению зарождающимся российским «средним классом» своих гражданских функций: сначала - «общественное витальное», затем - всё остальное.  
 
Анастасия Овсянникова: «В порядке даже не гипотезы, а почти бреда: тут еще был аспект совсем хтонический. Сработали какие-то полуживотные программы. Ну, вот,  смотрите. Природная аномалия, жара, которая длится долго и беспросветно. Слухи (скорее всего, очень близкие к правде) о вдвое подскочившей смертности. Беспокойство за слабых здоровьем близких. Собственные страдания от жары. И так – к моменту начала больших пожаров! – полтора месяца подряд! Когда появилась возможность что-то сделать, как-то руками и ногами побороться с судьбой, это было очень большой отдушиной, возможностью отвлечься от мысли, что мы тут все к чертям сваримся заживо. Особенно когда задымление началось: ведь инстинктивные программы реагируют на запах гари паникой, а разум говорит, что непосредственной опасности огня в городе нет, возникает когнитивный диссонанс, но ведь эта рационально подавленная тревожность никуда не девается, она внутри-то остается. И она, конечно, тоже подталкивала. Т.е. людям было плохо и физически, и морально-психологически, и ощущение «я делаю полезное», причем полезное как раз по поводу того, из-за чего плохо, - оно очень психотерапевтично».
 
*
Летний опыт оперативной гражданской мобилизации чрезвычайно важен как для гражданского сообщества, так и для власти. Такую непривычно широкую и результативную общественную активность относительно благополучных групп населения российская  власть не сможет забыть и вынуждена будет учитывать.
 
В качестве гипотезы.
После «пожарной эпопеи», в совокупности с успехами московского и питерского «гражданского архнадзора», с «защитой Химкинского леса», с повсеместным гражданским сопротивлением отмене выборов мэров - российская власть, в лице обеих доминирующих фигур, окончательно и как-то неуёмно встала на путь патерналисткого возрождения. Отныне первые лица не только согласны с ролью «отцов нации», спасителей и заступников во всех человеческих невзгодах и бедах, но и настаивают на этой роли. Об этом свидетельствует и остро патерналистская в последнее время, «социально-заботливая» и даже мессианская риторика дуумвирата (особенно в исполнении Дмитрия Медведева); и беспрецедентная  «государственная благотворительность» в отношении погорельцев; и постоянные попытки лично и публично принимать участие в решении «резонансных проблем» («спасение Москвы от Лужкова», «Химкинский лес», «избиение Олега Кашина», «массовое убийство в станице Кущёвская»); и «царственное» заявление Дмитрия Медведева о необходимости политического обновления страны и т.п. Конечно, патерналистская тяга постсоветских лидеров проявляла себя и раньше, но сегодняшняя ситуация отличается масштабом, частотой и очевидным и упорным стремлением власти обрести эти новые качества (впрочем, это всё можно списать и на «предвыборное обострение»). Государственный патернализм – ответ режима на «противопожарную», «культурно-охранную» и прочую манифестацию гражданской самоорганизации российского «среднего класса», начинающего осознавать и осваивать свою общественную миссию. Спустя 20 лет за внимание российского общества в очередной раз борются «гражданский» и «государственно-патерналистский» способ национальной самореализации. Но социально-политическая природа носителей обоих способов уже совершенно иная, чем в конце 80-х годов прошлого века. 
 
«События на Манежной площади» и предвещавшая их «Кондопога» заставляют вспомнить и о «третьей силе», включившейся в борьбу за будущее страны – «тёмное гражданское общество»: миллионы загнанных в социальный тупик молодых людей, ведомых страхом за своё будущее и ненавистью ко всем, кто, как они считают, покушается на их будущее. «Гопническая Россия» - это не «советская шпана» и не «постсоветский криминал», это мощный социальный слой аутсайдеров со своим «негативным проектом» российской жизни. «Парни с Манежной» так же думают «за всю страну», как «Кремль» и продвинутые представители «юного среднего класса», недавно прошедшие «пожарную инициацию». «Гопнический проект» вполне народен и способен составить реальную конкуренцию и «государственному патернализму», и «гражданскому строительству». И «гопнические», и «среднеклассные» слои только-только социально оформляются, ещё не имеют своих политических платформ (они в основном холодны к традиционным «политическим субкультурам»), если их что-то сегодня объединяет, то только сетевые сообщества, сформировавшиеся вокруг замещающих социальную позицию досуговых интересов – всё у них ещё впереди. По-видимому, именно между ними и пройдёт в ближайшие годы главный политический фронт нашей страны. А российским элитам, в том числе «госпатерналистским», придётся «возглавляя присоединяться» либо к тем, либо к другим. Впрочем, самовлюблённый «путинско-медведевский режим» может и не выбирать «между чумой и холерой», а будет настаивать на своей политической самоценности и «народности», и сражаться на два фронта сразу, ища опоры в том, что останется от народа после вычета «гопников» и «среднеклассников». И что там остаётся? Олигархи-космополиты, бюрократы с силовиками да низы ниже гопнических?
 
*
Мы – не сторонники раздувания социальной роли интернета, виртуальных коммуникативных сетей и т.п. Однако «пожарная эпопея» показала, как именно из интернета стал пробиваться в реальную жизнь один очень важный, но дефицитный в России общественный ресурс.
 
Известно, что развитые и эффективные формы гражданской активности не возникнут в обществе, в котором, помимо прочего, отсутствует атмосфера доверия между теми, кто пытается действовать в общественных интересах. В современной же России, после стремительного и катастрофического по сути распада социалистического социума, общественное доверие стало одним из главных социальных дефицитов. И за последние 15 лет почти никакой позитивной динамики: сегодня люди так же не доверяют всем и вся, как и в середине 90-х. Доверие существует только в кругу родных и близких, и то зачастую в весьма урезанном виде. Ни постсоветское государство, ни постсоветские общественные организации не смогли внести в российскую почву семена нового общественного доверия. Люди (не только молодёжь) ринулись искать Доверие в субкультурах, в этих «городских племенах», «постиндустриальных социальных семьях». Но субкультурные сообщества оказались безнадёжно аутичными и жёстко замкнутыми вокруг своих «племенных» проблем. Многим становится в них тесно.
 
И вот «пожарный кризис». Одни из наиболее активных «противопожарных деятелей» – блогеры. Они выходят навстречу пожарам из on-line в off-line, из «виртуала» в «реал», и вместе с ними в общество входит Доверие. Странным для «традиционного человека» образом (через анонимность, «душевный эксгибиционизм» и т.п.) доверие сначала возникает между блогерами в самой блогосфере, а затем уже «инфицируется» ими в общество, в том числе, через массовое включение блогеров в различные противопожарные и гуманитарные практики. На это соблазнительное для бесконечно разобщённой российской общественности «блогерское взаимное доверие», как мухи на мёд, «налипали» и другие, далёкие от «виртуального братства», люди. В результате всего этого, сформировалось то самое, основанное на Доверии, «гражданское пожарное братство», благодаря которому общественное участие в борьбе с пожарами и их последствиями было столь эффективным и эффектным.
 
В качестве гипотезы. 
Гражданская роль интернет-сообществ - не только в эффективной общественной мобилизации, но и в возрождении общественного доверия.
 
*
«Партизанская война» активистов и добровольцев с огненной стихией, вкупе с другими гражданскими успехами России 2010 года, сделали гражданское участие, и для власти, и для общества, признанным и значимым фактором современной российской жизни. Благодаря всем этим событиям, гражданское участие в России стремительно демаргинализуется. Для всё большего числа россиян гражданская деятельность представляется вполне приличным занятием, общественно допустимой возможностью для самореализации. Но речь идёт именно о «гражданской деятельности» – о деятельности в «общественных интересах», причём, в сугубо российском их понимании (например, конкретная защита конкретных «прав человека» многими в России воспринимается примерно так же, как профсоюзная деятельность, т.е. как деятельность в защиту групповых или даже корпоративных интересов; «спасать же страну от пожаров» – совсем другое дело). 

* Под «гражданской деятельностью» мы понимаем неполитическую, негосударственную, некоммерческую, нерелигиозную деятельность людей и их объединений по формулированию, продвижению и защите общественных интересов. Существуют известные и весьма серьёзные сложности при определении самого «общественного интереса», его субъектов, объектов и форм реализации. Очень упрощая, можно сказать, что «общественный интерес» фиксируется тогда, когда человек действует не в личных/частных и не в групповых/корпоративных интересах, а в интересах максимально широкого круга лиц, не ограниченного никакими социальными рамками. Благо, которое создают люди и их объединения, «действуя в общественных интересах», потребляют не отдельные целевые группы людей и не только члены конкретных организаций или объединений, а все, кто находится на «территории реализации общественного интереса», независимо от социального статуса и степени участия/неучастия в создании этого общественного блага. В зависимости от масштаба деятельности, в качестве «территории реализации общественного интереса» может выступать и конкретный населённый пункт, и район, и регион, и вся страна, и, в принципе, вся планета.
В общественных интересах могут действовать и государственные, и политические, и религиозные, и коммерческие институты. Нас же интересуют факты, когда в общественных интересах действуют граждане и их объединения именно независимо от каких-либо государственных, политических, коммерческих и религиозных институтов. Такую деятельность мы и называем «гражданской».
В нашем видении понятие и феномен «гражданской деятельности» («гражданского участия») уже понятия и феномена «общественной деятельности» («общественного участия»), поскольку последняя предполагает неполитическую, негосударственную, некоммерческую, нерелигиозную деятельность людей и их объединений не только в общественных, но и в групповых, коллективных и корпоративных интересах (упрощая, общественная деятельность – это любая публичная деятельность, удовлетворяющая интересы более чем одного человека (более, чем одной семьи). Как правило, именно в групповых, коллективных и корпоративных интересах действует большинство ныне существующих в России молодёжных, ветеранских, инвалидных, женских, профессиональных, кооперативных, досуговых и других некоммерческих организаций. Независимая гражданская деятельность в общественных интересах до сих пор довольно редка в России – тем и замечательна летняя «противопожарная эпопея». 

Игорь Аверкиев
Всеволод Бедерсон
Елена Першакова

Пермская гражданская палата
Октябрь - декабрь 2010 года

Полный текст этого исследования читайте на:  http://www.pgpalata.ru/actual/0023#n20